— Что вы там рассматриваете и почему вы сидите как кроты в этой дурацкой яме?
Старший лейтенант Лунин, с жёлтой нашивкой на гимнастёрке, таращит на меня глаза.
— Что ты стоишь как верстовой столб, или мечтаешь об осколке? Это тебе не Свердловск, а передовая. Ложись! Вон немцы. Смотри!
Действительно. Немцы совсем близко. Так вот она какая передовая. Та же рожь, то же поле, на бугре — маленькая деревенька с церквушкой, только в деревню не войдёшь — там немцы. Отсюда их хорошо видно.
Начинается миномётный обстрел. Изредка жужжат болванки. Я убеждаюсь, что это действительно фронт.
Тяжело ранен боец, лежавший под бронемашиной. Наскоро бинтую его и волоку в ложбину. Там стоит мой мотоцикл. Промчался мимо дымящегося танка. Взрыв. Оглянулся. Белое облако, и танк без башни.
На рассвете заняли маленькую деревушку с церковью на бугре. Уцелело несколько десятков человек. Колхозники привели старосту. Немецкий холуй. Судили недолго. У обгорелого амбара стоит развесистый, столетний, изодранный снарядами дуб. На нём и повесили.
Плюнули и разошлись.
Смеркается. Батальон в полной боевой стоит в роще у дороги. Я сижу у генеральской палатки и жду пакета с разрешением на выступление. Нас ждал бой с захватом переправы.
Генерал выходит из палатки.
— Ну, с Богом.
Едем. Тьма кромешная. Немецкая ракета, другая, третья. Я зол как сто чертей. Майор невеселее.
— Лейтенант Вульфович, поедете по дороге вперёд. Примечайте огневые точки противника. Посмотрю, что вы за вояка.
Засовываю в голенище запасные рожки с патронами, ввинчиваю гранатные запалы. Мотоциклисту:
— Пошёл! И слушай команду.
До немцев метров 250–300. Едем не спеша. Чётко работает мотор мотоцикла. Весь превратился в слух и зрение. 150–200 метров кажутся транссибирской магистралью. Подбитая бронемашина. Знаком останавливаю. Осматриваю. Пусто. Дальше. Медленно продвигаюсь вперёд. Ни звука, кроме мерной работы мотора.
Вдруг — ракета, рядом — вопль команды, и пулемётные трассы хлещут воздух. Вываливаюсь и коляски, кричу: «Разворачивай!» — и высаживаю рожок в огненное пятно строчащего пулемёта.
Ракета. Швыряю наугад гранату, прыгаю в коляску. Меняю рожок. Взрыв. На мгновение замирают пулемёты. Слышу дикий вопль, и тут же мне вдогонку хлёст ожесточённых трасс.
Опомнился я только в окружении своих. Майор протягивает флягу. Выпил и не почувствовал.
— Здесь нахрапом не пролезешь, товарищ майор. Дорога перекопана и по обочинам два пулемёта. Надо искать обход.
— Нет, надо проходить здесь.
И началось. Заварилась каша. Подошёл танковый взвод и миномётчики. Немцы не зевали и подтянули противотанковую артиллерию.
Мы потеряли 7 человек убитыми и 11 раненными, но так и не пролезли.
А в эту же ночь наши части переправились через реку и прорвали оборону немцев четырьмя километрами южнее.
Всё, что мне казалось донeльзя бестолковым и почти преступным, оказывается, имело свой смысл.
Это была разведка боем.
Мы наступали по «зоне пустыни». Немцы, отходя, уничтожают всё: населённые пункты, мосты, железнодорожные станции, рвут каждую рельсу в отдельности, спиливают деревья, убивают скот, сжигают хлеба и даже тригонометрические пункты и те сносят.
Иду на задание. Без труда обошёл немецкое охранение и пошёл по компасу густым орешником.
Впереди что-то зашевелилось. Остановились. Легли. Поползли.
— Тьфу, да это корова!
А рядом на траве сидит маленькая девочка и сосредоточенно ковыряет в носу. Узнала своих. Улыбнулась слегка.
— Что ты тут делаешь?
— Хоронюсь с коровой, — пропела она.
— А зачем?
— Немцы всех угоняют, заговорила она как взрослая.
— Куда?
— Не знаю.
— Может, слышала, куда гонят?
— Бабы сказывали, на Унеч.
— На Унеч? А до большака далече?
— Да нет. Туточки, — и она принялась за работу, от которой мы её оторвали.
Быстрее вперёд. Вот он большак. Идут немецкие колонны, маскированные ветками. Считаем машины, танки, транспорты, повозки. Шлю донесение.
— Чёрт возьми, жаль, что нет рации. Не думал, что так легко будет сюда пробраться.
К полудню по большаку потянулись жители со скарбом, тачками, коровами и козами. Как их много. Охрана небольшая — конные и бронемашины. Люди медлят, останавливаются, чтобы перевязать свой скарб, а их гонят, гонят, гонят.
На высотку выходят наши танки, и вопль радости, перемешанный с ужасом, проносится по большаку. Люди бросаются к обочинам и бегут в нашу сторону к орешнику. Немцы строчат из пулемётов бронемашин. Душераздирающие крики женщин и визг детей сливаются с истошным рёвом раненых и перепуганных коров. И над всей этой нечеловеческой симфонией в предсмертной агонии надрывается немецкий пулемёт.
Многие так и не добежали до заветного орешника.
Нас трое. Младший сержант Медведев, молодой курносый паренёк, токарь свердловского завода ВИЗ, ревёт и требует:
— Лейтенант, ну товарищ лейтенант, ну разрешите!
— Сиди и не рыпайся! Слышишь?
— Ну вот этого, вот … — и он стреляет в конного конвоира. Немец снопом валится на землю.
— Я и вам говорил, нас никто не заметит, — как бы оправдываясь, бормочет он.
Немцы поспешно удирают по большаку, усеянному трупами. Глубокий овраг мешает танкам выехать на дорогу, а по очищенному большаку уже идёт немецкая колонна. Танки выходят на прямую наводку и гвоздят! гвоздят! гвоздят! оставляя на дороге добрую треть удирающих.
С тяжёлыми боями наши части освободили г. Карачев, оставив на его подступах последние танки.
Вышибли немцев из Брянска и встали в дремучих брянских лесах.
Мы ждали новых машин и людское пополнение.
Уральский Добровольческий корпус неплохо начал. Нам было вручено гвардейское знамя.[1]
БРЯНСКИЙ ЛЕС
8 глава
Брянские леса — это глушь величественная неколебимая красота.
