организаций, Н. М. Пегов[387]. Результатом этих заседаний было новое постановление Политбюро от 27 марта 1952 года о положении дел в компартии Грузии. В постановлении утверждалось, что «группа Барамии» «намеревалась захватить власть в компартии Грузии, рассчитывая при этом на помощь со стороны зарубежных империалистов». Ответственность за то, что подобная «антисоветская организация» действовала беспрепятственно в течение нескольких лет и была раскрыта только по указанию из Москвы, возлагалась на руководство компартии Грузии. В результате К. Н. Чарквиани был снят с поста первого секретаря ЦК компартии Грузии. На его место назначили молодого руководителя Абхазии А. И. Мгеладзе, которому Сталин уже давно демонстрировал свое расположение и поддержку в соперничестве с Чарквиани. Документы свидетельствуют, что это второе постановление о Грузии, как и первое, готовилось, по крайней мере, при активном участии Сталина. Именно он дал заголовок постановлению. В проект документа Поскребышев внес правку, которая, несомненно, была продиктована Сталиным[388].
После постановления от 27 марта фабрикация дела о «мингрельской националистической группе» получила новый импульс. На помощь Рухадзе из Москвы прибыла бригада следователей, преподавшая палачам из МГБ Грузии уроки пыточного мастерства[389]. Опираясь на поддержку Сталина, Рухадзе разворачивал чистки в республике. На этой почве он вступил в конфликт с Мгеладзе. Явно переоценив свои силы (точнее, неверно оценив намерения Сталина), Рухадзе приказал выбивать из арестованных показания против Мгеладзе. Сфабрикованные протоколы допросов он послал Сталину. Реакция Сталина была неожиданной для Рухадзе. Сталин подготовил ответ[390], адресованный, однако, не Рухадзе, а Мгеладзе и членам бюро ЦК компартии Грузии. В письме Сталина говорилось:
«ЦК ВКП(б) считает, что т. Рухадзе стал на неправильный и непартийный путь, привлекая арестованных в качестве свидетелей против партийных руководителей Грузии […] Кроме того, следует признать, что т. Рухадзе не имеет права обходить ЦК КП(б) Грузии и правительство Грузии, без ведома которых он послал в ЦК ВКП(б) материалы против них, поскольку Министерство госбезопасности Грузии, как союзно-республиканское министерство, подчинено не только центру, но и правительству Грузии и ЦК КП(б) Грузии».
Выполняя поручение Сталина, в Тбилиси приняли решение о снятии Рухадзе с поста министра госбезопасности. 9 июня 1952 года это решение было утверждено Политбюро в Москве[391]. Однако Сталин еще некоторое время держал ситуацию в подвешенном состоянии, не давая согласие на арест Рухадзе. 25 июня 1952 года Сталин телеграфировал руководителям Грузии, которым не терпелось окончательно расправиться со своим врагом: «Вопрос об аресте Рухадзе считаем преждевременным. Советуем довести сдачу-приемку дел (по Министерству госбезопасности Грузии. — О.
Арест Рухадзе свидетельствовал о том, что целью Сталина, организовавшего «мингрельское дело», было не наращивание массовых репрессий в Грузии, а устранение от власти и уничтожение лишь одного клана грузинских чиновников, связанных с Берией. Конечно, «мингрельское дело», как и все другие сталинские акции такого рода, было многофункциональным. Постановление от 9 ноября с осуждением «шефства» и грозным напоминанием о непреложности сугубой централизации власти разослали всем партийно-государственным руководителям высшего и среднего звена, в том числе первым секретарям ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов партии. Таким образом «мингрельское дело» было очередной кампанией против центробежных тенденций в аппарате. Однако по общему мнению историков, «мингрельское дело» в значительной мере было направлено против Берии и его клиентской сети в Грузии[393]. С особым цинизмом Сталин поручил именно Берии провести в апреле пленум ЦК компартии Грузии, на котором ему предстояло руководить «разоблачением» своих недавних подопечных. Сам Берия, несомненно, воспринимал репрессии в Грузии как личную угрозу. Сразу же после смерти Сталина он добился прекращения «мингрельского дела», освобождения и выдвижение на руководящие посты арестованных «мингрельцев»[394].
Несмотря на опасность, нависшую над Берией, для него лично «мингрельское дело» закончилось благополучно. Берия, как до него Хрущев, лишь получил очередной урок и напоминание о бренности политического существования под властью Сталина. Таким же образом для Булганина закончилось «дело артиллеристов», разворачивавшееся одновременно с «мингрельским делом». 31 декабря 1951 года было принято постановление Совета министров СССР «О недостатках 57-мм автоматических зенитных пушек С- 60», на основании которого были сняты с работы и отданы под суд за «вредительство» ряд высокопоставленных военных и руководителей оборонной промышленности [395]. Булганину, курировавшему оборонные отрасли, как утверждал позже Хрущев, угрожала опасность, так как именно его обвиняли в приеме пушки с дефектами[396] . Однако в отличие от Маленкова, пострадавшего в свое время за аналогичное «дело авиаторов», Булганин сохранил свои позиции. Арестованные артиллеристы так же, как и «мингрельские националисты», были освобождены почти сразу же после смерти Сталина.
Характер атак против членов Политбюро в 1951–1952 годах еще раз свидетельствовал о том, что Сталина вполне устраивал сложившийся в его окружении баланс сил, и он опасался его нарушить. Запугивая соратников, Сталин не считал более необходимым доводить дело не только до физической расправы, но и до должностных перестановок. Одновременно все эти кампании свидетельствовали о том, что основным орудием политического контроля для Сталина оставались органы госбезопасности, руководство которыми он ни на минуту не выпускал из своих рук.
«Дело Абакумова» и контроль над МГБ
Органы государственной безопасности по крайней мере с конца 1920-х годов подчинялись непосредственно Сталину. Опираясь на чекистов, Сталин предпринимал масштабные чистки аппарата, вплоть до уровня Политбюро. В значительной мере это обеспечило победу Сталина в борьбе за власть и его утверждение в качестве диктатора. Сама система организации работы и даже отдыха советских руководителей различных уровней вполне легально позволяла чекистам следить за каждым их шагом. В ведении госбезопасности находилась не только постоянная охрана партийно-государственных функционеров, но и доставка и оформление корреспонденций (как правило, пересылавшихся шифром), специальная телефонная связь (так называемая ВЧ), дачи под Москвой и на юге, снабжение партийно- государственных руководителей и их семей. Кроме этого использовались специальные формы контроля. Например, по некоторым свидетельствам, в 1950 году Сталин приказал установить подслушивающую аппаратуру у Молотова и Микояна[397].
Опираясь на органы госбезопасности, Сталин, однако, не превратился в их заложника. Он всегда относился к чекистам с особым подозрением не только в силу своего характера, но и потому, что хорошо знал суть их работы. Поручая им самые грязные дела, Сталин не питал иллюзий относительно возможностей и нравственного уровня этого обоюдоострого «меча революции». Основным методом тщательного контроля над органами госбезопасности в руках Сталина были регулярные реорганизации и кадровые чистки. Проводились они, как правило, на основе манипулирования двумя самыми могущественными силами системы — партией и госбезопасностью. Репрессии против партийных функционеров осуществлялись руками чекистов, но в определенный момент карательные органы ставились «под контроль партии», подвергались чистке и «укреплялись» сверху донизу кадрами из партаппарата. В разной степени этот механизм использовался на протяжении всего периода сталинского правления. Наиболее широко он использовался в период «большого террора» — при замене Ягоды Ежовым в 1936 году и Ежова Берией в 1939 году. Очевидным сигналом того, что Сталин вновь решил прибегнуть к этому методу, был арест министра госбезопасности В. С. Абакумова.
Пока шла фабрикация «ленинградского дела», за которой внимательно следил Сталин, у Абакумова,
