Горбачева на Красной площади 7 ноября 1990 г. [7].
Организация работы по сигналам о возможных террористических действиях со стороны иностранных граждан по-прежнему оставалась за ВГУ КГБ (в конце 70-х годов она была возложена на
11-й отдел, который нередко осуществлял оперативные мероприятия совместно с 7-м отделом 5-го управления).
Позднее, в августе 1969 г., на базе «антитеррористического» отделения 5-го отдела был образован самостоятельный 7-й отдел, функции которого были определены как «выявление и проверка лиц, вынашивающих намерение применить взрывчатые вещества и взрывные устройства в антисоветских целях» [8].
Перед этим подразделением ставились задачи выявления и розыска авторов анонимных антисоветских документов, содержащих угрозы террористического характера, а также оперативной разработки и предупреждения враждебной деятельности лиц, вынашивавших террористические намерения. Здесь в виде контрольно-наблюдательных дел (КНД) концентрировалась информация по оперативным разработкам, проводившимся территориальными органами КГБ. Также сотрудники отдела нередко выезжали в командировки для оказания помощи разработчикам на местах.
В 7-м отделе 5-го управления сосредотачивалась вся база данных, поступавших в органы КГБ по различным каналам, касавшихся террористических настроений, намерений и действий. Хотя справедливости ради следует сказать, что объем его работы не идет ни в какое сравнение с тем валом террористических угроз, который пришелся на Россию с 1992 г.
Ставя задачи по противодействию террористическим проявлениям, руководство КГБ исходило из того, что подобные жестокие бездумные акции могут являться как следствием целенаправленного зарубежного идеологического воздействия на отдельных граждан нашей страны, так и следствием разного рода негативных социальных процессов, исключительно стечения личных неблагоприятных условий, влияния разного рода криминогенных факторов, а также наличия причин и условий, благоприятствующих совершению преступлений.
Последнее направление — криминологическая профилактика преступных проявлений, на что постоянно обращалось внимание руководящего и оперативного состава, присутствовало в деятельности всех подразделений КГБ СССР.
С.В. Чертопруд в одной из книг, посвященных Ю.В. Андропову,
писал, что «в 60—70-е годы прошлого века начался обратный процесс — подготовка социальной базы терроризма» [9].
Соглашаясь с тем, что в конце 70-х годов в СССР действительно начался некоторый рост социальной напряженности, на что председатель КГБ Ю.В. Андропов настоятельно неоднократно обращал внимание своих коллег по Политбюро, тем не менее вряд ли возможно согласиться с приводимой столь категоричной оценкой социальных процессов в СССР.
А процесс роста социальной напряженности, на контроль над которым и заблаговременное выявление «очагов социального возбуждения» указывал Андропов чекистам, был связан как с возникновением социальных и экономических проблем в СССР, так и с «новым курсом» администрации Дж. Картера, взявшей курс на «защиту прав человека во всем мире».
Автор этих строк еще в 1998 г. в работе, подготовленной по заказу Совета безопасности России, писал, что «не следует думать, что-де в СССР не существовало определенных проблем в сфере соблюдения и реализации прав человека, так как подобные проблемы всегда существовали и существуют во всех странах мира. Другое дело, что их острота и масштабы не идут ни в какое сравнение с тем, что нашим гражданам пришлось испытать и пережить позднее, в годы начавшейся перестройки [10].
Еще одним фактором роста социальной напряженности в стране и обществе являлись активизировавшиеся и расширявшиеся объективные процессы глобализации, дополнявшиеся целенаправленными действиями и акциями иностранных спецслужб — от США и Великобритании до Саудовской Аравии, Пакистана, Ирана и других.
Одним из проявлений объективного процесса глобализации являлось распространение информации о террористических акциях, совершавшихся за рубежом палестинскими, итальянскими, западногерманскими, французскими и латиноамериканскими террористами, многие из которых позиционировали себя как «левые», «коммунистические» силы сопротивления».
И именно на конец 60-х годов прошлого века приходится и активизация террористической деятельности за рубежом террористических организаций ЭТА в Испании, «Красных бригад» в Италии, «Фракции Красной армии» в ФРГ, КАЯ в Японии, «Аксийондирект» во Франции, ИРА в Великобритании и тому подобных, пример и демагогические призывы и «воззвания» которых, по оценкам чекистов, могли вызвать «подражательность» и в нашей стране.
Что свидетельствовало как о значительной интернационализации всех социально-политических процессов в мире, так и о необходимости их учета в интересах обеспечения национальной и государственной безопасности страны.
Лишь через тридцать с небольшим лет это объективно существовавшее и существующее явление получило название «процесса глобализации», и доныне вызывает немало тревог, волнений и споров.
Отметим, однако, что уже тогда, на рубеже 70-х годов, Ю.В. Андроповым была осознана эта всепланетарная зависимость и взаимосвязь Советского Союза со всем миром.
Особо подчеркнем, что отмечал в сентябре 2005 г. доклад лондонского Центра по изучению конфликтов при Королевской военной академии, что оказалось неожиданным для наших западных коллег по международной антитеррористической коалиции, «Россия обладает уникальным опытом противодействия терроризму, но этот опыт и потенциал в значительной степени были недооцененными ее зарубежными партнерами».
Но, к сожалению, неблагоприятные оценки и прогнозы чекистов начинали оправдываться.
3 июня 1969 г. вооруженной группой из трех антисоветски настроенных жителей Ленинграда был захвачен самолет «Ил-14», совершавший внутренний рейс по маршруту Ленинград—Таллин (о данном факте в советской печати в то время не сообщалось, поскольку теракция была быстро пресечена силами самого экипажа самолета. Все четыре члена экипажа были награждены орденами Красного Знамени и Красной Звезды).
Поскольку «хайджекинг», то есть захват гражданских самолетов, был наиболее распространенной формой террористических проявлений в СССР, представляется необходимым подробнее остановиться на этой проблеме.
В конце 60-х годов акты по захвату самолетов в аэропортах или в полете, что, согласно международным конвенциям ИКАО (Международной организации гражданской авиации), является актами терроризма («воздушным терроризмом»), стали наиболее распространенными не только в СССР, но и мире.
Следует особо отметить, что волна «воздушного терроризма» в мире начинается после относительно успешных для террористов захватов боевиками Народного Фронта освобождения Палестины (НФОП) 23 июля 1968 г. «Боинга-707» в Афинах и 22 июня 1970 г. «бойцами» палестинского Фронта народной борьбы (ФНБ) рейсового самолета из Бейрута, получивших широчайшее освещение в мировых СМИ [11].
Несмотря на то, что первый случай захвата рейсового самолета произошел еще 11 февраля 1931 г. в Перу. А первая акция уничтожения самолета в воздухе, в результате которой погибли пассажиры и экипаж, была проведена в мае 1948 г. (До августа 2004 г. наша страна с подобными трагедиями не сталкивалась.)
Всего в СССР с 1954 по 1994 г. известно об около ста попытках захватов воздушных судов, подавляющее большинство из которых пресекалось бескровно [12].
Первая попытка захвата самолета в СССР была осуществлена еще 8 января 1954 г., а в последующие годы эта трагическая хроника попыток захвата воздушных судов приняла такой вид:
25 октября 1958 г. — попытка захвата самолета «Ан-2» в Якутии (угонщики осуждены);
21 июля 1964 г. — попытка захвата «Ан-2» в Ашхабаде, (жертв нет);
29 октября 1964 г. — попытка захвата «Ан-2» рейса Кишинев—Измаил;
3 августа 1966 г. — экипаж «Ан-2» рейса Батуми—Поти обезвредил преступника в воздухе.
Несмотря на то, что захват самолетов с выдвижением требований выкупа и предоставления вылета за
