– Что, наглядеться не можешь? Никого красивее в жизни не встречала?
– Да нет, – медленно ответила я, приходя в себя. – Просто этот человек лежал у меня на полу. Более пятнадцати лет…
– Ну вот, о какой порядочности может идти речь! Столько лет не заметать пол!
– Да нет же, я хотела сказать – более пятнадцати лет назад. А сколько он там пролежал – не знаю, может, с четверть часа всего.
– Ну, тогда еще ничего, пятнадцать минут можно и не позаметать. А почему он там лежал? Пьяный был? Или искал чего?
Нелегко было ответить. Во-первых, я не знала, пьян ли был тот домушник, не исключено, что и хватил малость для храбрости, во-вторых, коротко не ответишь. Впрочем, Алиция и не стала дожидаться ответа.
– А это что такое? – вскричала она, схватив фотографию, сделанную на приеме по случаю первого причастия дочери моего канадского кузена. – Откуда она у тебя?
Нет, стоит все-таки время от времени наводить порядок в сумке, а не возить с собой кучу ненужного барахла по всему свету. Опять пришлось отвлекаться.
– Пир по случаю первого причастия вот этой девочки. Сейчас она уже взрослая барышня. И вообще, тут сплошь мои родственники, хоть и дальние, твоих нет. Они тебе тоже не понравились?
Пропустив мимо ушей колкость, Алиция ответила сдавленным от волнения голосом:
– Часы! Видишь эти часы на заднем плане? Откуда они там появились? Где снималась фотография?
– Если не ошибаюсь, в Канаде, в Гамильтоне. Фамильное торжество десятилетней давности. Да, ты права. Действительно, часы.
За спинами канадских родственников на полочке под «Цыганкой» и в самом деле стояли старинные часы, кажется сделанные в стиле «рококо». Очень красивые часы! Наверняка ходили, хоть и старинные.
Неестественно вежливым, каким-то даже зловещим голосом Алиция поинтересовалась:
– Будь любезна, поясни, каким образом часы моей покойной тетки могли оказаться у твоих родственников в Канаде?
На всякий случай я поспешила отвести грозу от своих родственников:
– Это не их квартира, а в доме крестной матери, ее семьи я не знаю. Фамилия их Доманевские, Тереса сообщила. А откуда у них часы – понятия не имею. И вообще я на часы не обратила внимания, меня интересовал портрет, видишь цыганку на стене?
– Лично меня интересуют часы, – холодно возразила Алиция.
– Почему, можешь сказать?
Не отвечая, Алиция через лупу рассматривала часы, бормоча себе под нос:
– Вот если бы еще обратную сторону увидеть… Хотя и без того я уверена – те самые.
И вдруг спохватившись, вспомнила об обязанностях хозяйки дома, принимающей заграничного гостя:
– Погоди, сейчас кофе приготовлю. А ты можешь пока умыться с дороги.
– Ну, может, теперь расскажешь, почему часы произвели на тебя такое впечатление? – спросила я Алицию, усаживаясь за стол в ее кухне. – Первый раз на моей памяти часы производят такое впечатление на человека.
– Расскажу, я уже успокоилась, – ответила Алиция, откладывая в сторону принесенный незнакомым человеком конверт, из которого выглядывали рекламные проспекты. – Конечно, расскажу, никакого секрета тут нет. А может, есть? – опять задумалась она.
– Если даже и есть, никому не скажу, ты ведь меня знаешь, – успокоила я ее.
Алиция вынула из пачки сигарету, сломала ее пополам, закурила одну половинку и начала:
– Это часы моей тетки. Заметь, я не говорю – были, потому что вещи украденные владельцев не меняют. Запомнила я эти часы с детства, все ими любовались, а тетя обещала подарить, когда мне исполнится восемнадцать лет. Часы антикварные, восемнадцатый век. В сорок третьем немцы вышвырнули тетку из квартиры, как и всех жильцов из их дома. Тетя переселилась к нам, на улицу Нарбутта, с одним чемоданчиком пришла, больше ей ничего не разрешили захватить из собственного дома. А мы еще в начале войны самые ценные вещи в ее квартиру снесли, думали, там безопаснее… Так что все теткины антикварные коллекции достались немецкому полковнику, барону фон… какому-то там. И часы тоже. Я еще маленькая была, а моя старшая сестра все переживала за наши вещи, все ходила на теткину квартиру. В отсутствие полковника даже познакомилась с его ординарцем, тот был из силезских немцев…
И Алиция, и ее сестра выросли в семье, где немецкий язык был вторым родным наравне с польским, так что общаться Алициной сестре с немецким ординарцем было просто. А может, они общались по- польски? Силезские немцы ведь совсем ополячились. Алиция продолжала:
– От ординарца сестра узнала, что барон уезжает. Уехал он перед самым восстанием. Я там была.
– Где?!
– В теткиной квартире. Представляешь, этот шкоп даже замков в дверях не счел нужным менять, мы с теткиными ключами запросто проникли в квартиру. С сестрой пошли, помню, это было перед самым восстанием…
– Ты уже говорила.
– Ну так вот, вошли мы с сестрой в квартиру, а она совсем пустая!
– Что ты говоришь! Совсем?
– Ну, не то чтобы уж совсем, немного мебели осталось, самый негодящей, и в кухне кое-что из посуды – старые кастрюли и разбитые тарелки. Все остальное господин полковник вывез. Очистил квартиру!
От ординарца сестра узнала, что полковнику предстояло отправляться на фронт, но перед этим он получил недельный отпуск, вот он и воспользовался им. Подогнал грузовик, погрузил теткино имущество и отвез в свое поместье, в Хоэнвальде.
– Это где?
– За Гожовом Великопольским. Теперь этот городок, кажется, называется Высокий. Только поместье не в самом городке, а в окрестностях. Ординарец рассказывал – из Варшавы господин барон приехал на грузовике, а на фронт отправился с небольшим чемоданчиком. Сомневаюсь я, что в этом чемоданчике были теткины часы.
– Наверное, правильно сомневаешься. А откуда ты все это знаешь?
– От ординарца. Сначала с ним общалась моя сестра, а потом она влюбилась в теперешнего моего зятя и уже не интересовалась имуществом, так что я от нее приняла эстафету. Разыскала того самого ординарца, когда он уже был военнопленным и вместе с другими пленными работал на расчистке развалин в Варшаве. Он мне и рассказал, что было дальше.
– Что же?
– Сначала барон фон какой-то велел своей семье твердо сидеть в поместье и верить в силу немецкого оружия, а когда увидел, что дело плохо, послал за ними транспорт, чтобы вывезти семью в Рейх. Вместе с транспортом послал своего ординарца. Транспорт по дороге разбомбили, ординарец спасся и мечтал сдаться в плен. Как-то не получалось, ординарец пешком добрался до поместья своего полковника, и там наконец настигли его русские. Но еще до прихода русских в доме уже не оказалось, по его словам, ни серебра, ни фарфора, ни картин, ни прочих антикварных ценностей, хотя местное население еще до полковничьего имущества не добралось. И он, ординарец, ломал голову, куда же все подевалось. Немцы не могли всего вывезти, для этого им понадобился бы товарный вагон, а то и два, семья же полковника бежала на легковом автомобиле, который бросили в полутора километрах от дома, с разбитым капотом. Чемоданы так и остались в машине, видимо, шкопы бежали налегке, прихватив лишь деньги и драгоценности. Все же остальное имущество, считает ординарец, они спрятали где-то в своем поместье. Закопали или замуровали в стене. Ну, а его самого наконец русские взяли в плен и направили на расчистку Варшавы.
Мы обе помолчали.
– Из всего этого следует, – осторожно начала я, – что если твои часы находятся в Гамильтоне…
– …то их кто-то откопал. Интересно, кто и когда? Ведь если поместье не разграбили сразу, то потом
