теперь кто-нибудь другой разряжает атмосферу.
Ну, теперь, понятно, выход Стефана. Он отлип от косяка и шагнул вперед.
— Святая правда, человек сам себя не знает, — произнес он, покаянно вздыхая. — Добрый день. Наверное, это портреты так действуют, истинный ценитель прекрасного пола обязательно должен посетить Хиллерёд. Рекомендую от всей души!
Немая сцена закончилась, все зашевелились, Эльжбета, Олаф и Алиция вернулись в норму, даже Мажена отсоединилась от холодильника.
— Кому что налить? Кофе, пиво, чай? Люблю подавать напитки…
Олаф не преминул продемонстрировать свои успехи в польском языке:
— Вымеем безмолоко! Пыво, пыво, пыво!
— Тогда прошу в салон, здесь мы все не поместимся…
Радушное приглашение хозяйки оказалось, однако, прервано не слишком членораздельным замечанием.
— Мог бы уж, наконец, определиться с молоком… Так себе эти бычки, я думал, у них лучше…
Я взглянула в глубину кухни, откуда донесся голос, и окаменела. Окаменели, надо сказать, все, причем на разных фазах движения, одни, садясь за стол, Эльжбета, наоборот, вставая. Я не поверила своим глазам, но, кажется, начала понимать слабость Алиции к Мариану.
Забившись в самый дальний угол кухни, наш прожорливый Мариан, по кличке «Черная дыра», сидел на высокой табуретке и уписывал бычков за обе щеки так, что за ушами трещало. Орудовал он то ложкой, то вилкой, то неизвестно где раздобытым куском черствой горбушки, мужественно преодолевая возникшие трудности, ибо банка была вскрыта всего на какую-то треть и извлекать содержимое было совсем нелегко. Механическая открывалка висела на противоположной стене, и несчастный живоглот не мог до нее дотянуться, не попав в поле зрения Мажены. Как и чем ему удалось раскроить эту танковую броню, осталось загадкой.
Первой очухалась Мажена и в отчаянии простонала:
— Я же так хорошо их спрятала! Под солью! В углу! Туда никто не лазит…
Тоже мне тайник! Для Мариана это не проблема, особенно когда он голоден! Как настоящая свинья, я даже на минутку обрадовалась, что это случилось не у меня дома, но тут же прониклась сочувствием к Алиции. Вот незадача, что же ей теперь делать?
Подруга, как всегда, оказалась на высоте.
— Прошу меня извинить, — обратилась она к Буцким. — Мариан, ты отдаешь себе отчет, чьи консервы ты лопаешь?
Сказано это было таким патетическим тоном, что парень застыл с набитым ртом и даже перестал двигать челюстями, что для него совсем не характерно. Зато пана Вацлава переклинило, он покраснел и даже начал заикаться:
— Ах, нет… Мы не… С чего вы взяли? Это не наше!
Мариан не выдержал паузы и проглотил нажеванное:
— А что? Алиция сама сказала, что найду, то мое…
— Стояло на видном месте?
— Не, в углу, но я нашел…
— Ах, в самом деле? Пустяки… — смущенно пробормотал Вацлав. — Откуда такое предположение?
Ну кто, будучи в своем уме, удержался бы тут от комментария? Как единственный свидетель падения и заката банки «Бычков в томате», я просто обязана была внести ясность.
— Как же, как же, именно что ваши бычки, пан Вацлав, — заявила я твердо, имитируя при этом такое искреннее огорчение, на которое только была способна, как будто Мариан сожрал их фамильные брильянты или единственную чековую книжку. — Вы банку эту потеряли, когда первый раз в дом входили, я как раз возвращалась из магазина и своими глазами видела, как банка закатилась в живую изгородь. Я поискала, нашла и принесла, да все забывала вам отдать. Я страшно извиняюсь, сразу как-то закрутилась и забыла сказать…
— И я прошу прощения, потому их спрятала, чтобы запомнить, где лежат, и чтобы никто не переставил, — добавила Мажена, изображая огорчение с гораздо меньшим, чем я, успехом. — Так нет же, принесла нелегкая этого обжору!
— Мариан, купишь новую банку господам Буцким, — ледяным голосом приказала Алиция.
Мариан собрал волю в кулак, поборол свою ненасытную утробу и дрожащей рукой протянул банку.
— Тут еще чуток осталось… Может, вы…
Стефан жутко раскашлялся от смеха и выскочил на террасу. Эльжбета выпрямилась и задала невинный вопрос:
— А собственно говоря, зачем вам эти «Бычки в томате»? Чтобы есть или как экспонат?
— Нечто вроде плавленого сырка? — пришло на выручку хорошее воспитание Алиции.
Ее уже не переделаешь.
Пан Вацлав перестал заикаться, восстановил нормальный цвет лица и собрался было поймать ветер в паруса, но тут вмешалась Юлия. Теперь она уже стояла, опираясь руками на спинку стула.
— Нам это кто-то сунул, не помню, кто именно, — со вздохом сожаления произнесла она. — Стараюсь припомнить, но не уверена… В качестве символа то ли выносливости населения, то ли ужасов коммунизма. Вацлав протестовал, а этот некто не иначе как тайком нам подбросил, а я… Опять прошу у всех прощения, что была слишком занята собой…
— Потому-то я в первый момент и не понял, откуда взялось нелепое подозрение, что это наше… — начал пан Вацлав, уже чувствуя себя практически на коне.
Но рано радовался, я была неумолима и продолжила в том же духе:
— Как же, вы вернулись и довольно долго их искали.
— Мне показалось, будто что-то упало…
— А мне просто не терпится рассказать про плавленый сырок. — Проклятое бонтонное воспитание Алиции не позволяло развиваться скандалу. — Вот Иоанна свидетель, — подруга по привычке ткнула в меня пальцем. — Прошу всех в салон, я без кофе долго жить не могу…
Плавленый сырок спас ситуацию. История была рассказана во всех подробностях и состояла в том, что в незапамятные времена моего первого приезда в Данию Алиция получила посылку из Польши, а в посылке — упаковку плавленых сырков, таких треугольных, в серебряной фольге. Достав один, она протянула мне:
— Попробуй.
— Спятила, что ли? — скривилась я недовольно. — Оно мне надо?
Я уже несколько месяцев работала в нормальной европейской стране, где в магазинах на полках лежали двести сорок шесть сортов сыра, и на кой черт мне был обычный польский сырок? Но Алиция натаивала:
— Попробуй, что тебе стоит. Он маленький.
— Я же знаю, что это.
— Ну, ради меня.
Я пожала плечами, сдалась и откусила кусочек. Прожевать мне его не удалось.
— Господи, ну и дерьмо!
— Вот именно! — Алиция была удовлетворена. — Сколько бы я ни говорила, никто не верит, это надо лично попробовать. Теперь будешь знать.
«Бычки в томате» отлично гармонировали с плавленым сырком, и пан Вацлав ухватился за этот соцнабор, как утопающий за соломинку. Не глядя на Мариана и Стефана, он принялся разглагольствовать исключительно на тему продуктов, и прежде всего болгарских сыров, не уточняя при этом, козьих или овечьих, и довольно легко позволял себя прерывать.
Мариан, официально подвергнутый осуждению, получил, однако, кофе, и никто не вырвал у него из рук ни сливок, ни сахара. Заслуги его в деле были весьма велики, хотя сообщать ему об этом никто не собирался, однако необходимость вернуть гостям бычков в томате висела над ним, как Дамоклов меч.
