прихватило. Когда Радик сидел в кустах, он понял, что очень сильно хочет напиться.
Купил чекушку коньяка, два банана и поехал на “Чистые пруды”.
Несколько невзрачных слов, сказанных здоровой, похожей на пекаря медсестрой, перевернули всю жизнь Радика. Как это ни странно, он не чувствовал теперь ни малейшей злобы к Славе. Ему уже не хотелось его убивать, у него не хватило бы сил даже с ним поговорить, просто тяжелое презрение и сочувствие как к брату по несчастью, ведь его тоже кто-то заразил…
Но какой же был восхитительный коньяк, какие вкуснейшие бананы, какая красота кругом. Невыразимо приятный треск сигареты, дым нежно обволакивает и сжимает горло, губы становятся тяжелее, и немеют скулы. Во время смертельной болезни бывают блаженнейшие минуты, когда забываешь о ней. А ведь таких минут у Радика было так много когда-то, все минуты его жизни были наполнены счастьем, а он и не знал об этом. Он жил так, будто надеялся прожить второй раз или ждал чего-то, что изменило бы его отношение к миру. Чего, о боже, какой идиот?!
Загорелись яркие, торжественные, праздничные огни реклам и вывесок, замерли в своей пляске листья, все благоухает и будто прихорашивается перед концом света. Как прекрасен мир. Появился таинственный дед и всего лишь за пятьдесят рублей рассказал ему свою прекрасную и волшебную историю о том, что его подставили злые люди и бросила жена, о том, что он сидел. И еще долго по-братски благодарил Радика. Какая прекрасная, таинственная женщина. Какой прекрасный, таинственный молодой человек.
В толчее энергичных и здоровых людей метро почувствовал себя шахидом. Вот лохушка вся в золоте и бомжиха, жмущаяся в угол, как прекрасны они и загадочны. Невзрачный и счастливый мужчина внизу расставлял цифры в судоку.
— Лю-юди! — вскрикнул Радик, но сказать надо было так много, что он сбился, задохнулся и ухмыльнулся, зато вокруг просторнее стало.
— Вот, папа, смотрите, — с мягкой озабоченностью пожаловалась Лорка. — Сын не хочет ложиться спать. Вон уже папа приехал!
Герман стоял, склонив голову и выставив пузико вперед. Без тапочек, носы колгот болтаются. Радик смотрел на него в упор, словно слепой. Как будто хотел увидеть некий коридор за его детской фанеркой. А потом обнял тельце, такое мелкое и худенькое, что можно было два раза оплести руками. Ребенок прижался к нему и терпеливо молчал, как заговорщик.
— Ага-а, ты, наверное, специально папу хотел дождаться, чтобы поколбаситься, — Лорка стояла, счастливо прислонившись к стене.
Радик внимательно посмотрел на всклокоченные волосы над милым лбом, на легко морщившуюся переносицу, на робкие брови, на нос и худые щеки в веснушках, на ее глаза, сияющие сквозь толщину очков светом небесной кротости и красоты. Смотрел на старенький халатик, каждая нитка которого наполнена ее теплом, ее запахом, ее мягкостью.
С ужасом бесконечного сожаления Радик думал о том, как счастлив он был все это время. Как он мог говорить сам себе, что не “чувствует” ее, не “чувствует” жизни?! Пропади она пропадом, эта авиация, эта теория падений, эта чья-то комфортно устроенная жизнь, которой он завидовал. Этот бесконечно ненужный ему, бессмысленный Слава, тратящий ворованные деньги на тряпки. Работать, любить жену, растить детей, видеть в их лицах и поступках продолжение себя, радоваться каждому листику, каждому глотку воздуха, переменам погоды, сменам года. О-о-о. Бог давал ему все, а он все отринул.
“За окном во дворе что-то моргнуло, как будто огромная тень накрыла мир, или вдруг перепад напряжения, и солнце как бы моргнуло. А потом подумал, что это я просто моргнул, а в мире ничего не изменилось, так же будет и после моей смерти — так же будут стоять эти деревья и так далее… Нет-нет, все изменится: после моей смерти эти зеленые деревья станут чуть синее, а стволы чернее, изменится текст во всех книжках, Мона Лиза будет улыбаться по-другому, изменится смысл писем, не будет глобального заговора, не будет политических интриг и не будет никому не известной, кроме меня, прямой связи между падениями самолетов и “Теорией падений” и так далее…
Стоял в ванной и смотрел на себя в зеркале, изменений в лице не было.
Вот и дожил до того момента, когда ясно, что жизнь свою уже можно истерически скомкать и выбросить в мусорку, потому что все равно ничего не получилось. Вот бы начать с нового листа и осторожно- осторожно писать правильные и умные слова”.
Герман спал, закинув ногу на ногу, будто загорающий денди. Радик лежал, уткнувшись в подушку, а Лорка что-то “писала” пальцем на его спине.
— Что я написала?
— Папа.
— Точно! А сейчас?
— Это так длинно, что не иначе — Лариса!
— Гер-ман… а сейчас?
— Лора?
— Что же такое с вами, папа? Я написала — море.
— Моряки плывут к земле. Скучают, мучаются, — говорил Радик сквозь расплюснутые губы. — А мы идем к морю, и вот уже сколько лет как мы не можем дойти, блуждаем по суше. Когда…
И снова рабочее утро, и эти сонные, тянущие время, утренние мысли, типа а как же устроен пулемет, который стреляет из-за угла. И вдруг — СПИД. И сонливости как не бывало, и трясет от нервной энергии.
Вынул из ботинка игрушку Германа — маленький Черепашка-ниндзя.
С утра пришла старушка возвращать джинсы. У нее, как и у всех, кто приносит возвраты, было намеренно хмурое, готовое к отказу и атаке лицо. А в глазах, как и у многих женщин-вип, влажно прописаны обидчивость и зависть.
— Девушка, я долго буду тут стоять! — потребовала она.
Радик в сумрачном оцепенении сидел в примерочной и наблюдал боковым зрением.
— Да-а, извините, — услышал он голос Лены-кассира из подсобки.
— Вот, заполните бланк, пожалуйста.
— О-о, господи, без писанины нельзя обойтись?
— Так положено.
— Что за страна? — бурчала старушка, заполняя бланк. — В Германии платишь десять евроцентов за возврат и — найн проблем.
Свою собачку она опустила на пол. Золотой ошейник, похожий на браслет, и болтающийся кожаный поводок со стразами, вполне возможно, что это настоящие бриллианты.
У старушки не оказалось чека. Оформить возврат можно было только взяв справку из Трейд хауса, но товаровед сломала ногу.
— Товаровед сломала ногу, — жалко оправдывалась Лена.
— Интересно как. Вы сами-то хоть слышите, что говорите?
— И воскресенье сегодня как назло. Вы можете оставить джинсы и в понедельник прийти за деньгами?
— Вы предлагаете мне смотаться туда-сюда, я вас правильно поняла?
— Нет, но…
ХАРАКТЕРИСТИКА
Ханбикова Лена — проходила стажировку с 08.03 по 10.03.06 в корнерах “Pal Zileri” и “Corneliani”. В коллективе зарекомендовала себя с хорошей стороны: спокойный, надежный и уравновешенный человек, способный на полезные для общего дела компромиссы. Но в силу застенчивости и некоторой апатичности были явно заметны ее “стажерство” и трудности с адаптацией в оpen space — неподвижность, замершие, сонные позы. Также не было заметно инициативы, желания как-то проявить себя. Ощущается некоторый пробел в области fashion, но это искупается быстрой и легкой обучаемостью.
Имеет способности к мерчандайзингу, составляет правильный total look. Рекомендована для работы в корнерах салона “Мужская Мономарка Весна” в качестве продавца-кассира. Одинока, испытывает разочарование в любви. Будущее представляется очень размытым.
Зональный менеджер
