Судья оборвал адвоката.
— Что за дело? Гражданское? Уголовное?
— Уголовное. Свидетельница вела антиобщественный образ жизни, контактировала с преступными элементами, занималась проституцией…
Судья рявкнул так, что по крохотному зальчику понеслось эхо:
— В чём суть дела?! Какая статья?!
— В мои обязанности не входит конкретизировать обвинения против свидетельницы.
— Тогда и говорить не о чем! Характеристика свидетельницы имеет второстепенное значение!
— Первостепенное! — горячо запротестовал защитник. — По мнению обвиняемого, пани Зажицкая является главным свидетелем и движущей силой всего этого дела!
Патриция не удивилась тому, что так точно угадала, а Кайтусь сказал правду. Интересно, что он этим прикрывает? Какой тут подвох?
— Попрошу конкретизировать заявление! — по-прежнему во весь голос упирался судья.
— Я настаиваю, чтобы моральный облик Зажицкой подвергся проверке…
— Каким таким образом? Соблазнить её, что ли?!
Судья начинал Патриции нравиться. Старикан-то с юмором!
— В ходе судебного следствия.
— В чём её вообще обвиняют? И почему в Познани?
— Потому что там она совершала аморальные поступки…
— Климчак обвиняет?
— Климчак, Климчак…
Пан адвокат начинал терять своё ангельское терпение, а юморной старикан разошёлся не на шутку:
— Это когда было-то? Может, ей тогда всего двенадцать исполнилось?
Гениально! Патриция даже надеяться не могла на такой цирк. Не успела она подумать, что, чем задавать идиотские вопросы, лучше бы материалы дела почитать, как вскочил обвиняемый и вежливо подсказал:
— Пятнадцать месяцев назад.
Судья раздражённо махнул на него рукой, вдавив того в скамью обвиняемых вместе с его вежливостью и подсказками. Адвокат был, похоже, одного мнения с Патрицией, поскольку подсунул судье соответствующую бумагу.
— Вот, пожалуйста, здесь всё указано.
Старый пень утомился. Рычать он перестал, но продолжал демонстрировать явные признаки неприязни к окружающему миру. Оттолкнув с крайним отвращением листок, он вернулся к своему любимому бормотанию, обиженный, будто ему нанесли личное оскорбление. Патриция расслышала только фрагменты:
— …когда, на этом процессе? В ходе следствия?.. И пишут же такой бред! Какое это имеет отношение…
Господин адвокат тоже позволил себе слегка обидеться:
— В конце концов, это же Зажицкая заварила всю кашу, и её показания самые существенные…
Кайтусь сорвался с места. До сих пор он сидел спокойно, практически не обращая внимания на разыгрывающееся цирковое представление. Теперь же он решил, что пришло время вмешаться.
— Протестую против определения действий свидетельницы, как заваривания каши! Протестую против проверки её морального облика! Это никак не изменит её роли!
Если Патриция поначалу и жалела, что приехала в забытый богом Плоцк на малозначимый процесс, то теперь всякое сожаление уж точно исчезло. Ей предстояло наслаждаться грандиозным спектаклем, полным человеческих страстей, неожиданных эффектов, закулисных интриг, бескомпромиссной борьбы и феноменальной глупости.
Злость на Кайтуся за откровенную измену съёжилась, как жаба на солнце. Плевать на его новую пассию, она того стоила. Если бы не вечерняя беседа, которой Кайтусь усиленно старался прикрыть своё новое похождение, Патриция потеряла бы как минимум половину удовольствия, а то и больше. Не процесс, а настоящий детектив — одно удовольствие! Вчерашний разговор продолжался гораздо дольше, чем Кайтусь планировал, и сболтнул он явно больше, чем собирался. Климчак должен быть осуждён, и спустись даже белокрылый ангел с неба, чтобы свидетельствовать о его невиновности, судья одним махом вымел бы ангела с его крыльями из зала заседаний, здания суда и самого города Плоцка. А тут ещё милиция на него взъелась…
Патриция с чувством глубокого удовлетворения посмотрела на Кайтуся. Она сидела со стороны защиты и, поворачиваясь к обвинению, скользнула глазами по рядам с левой стороны. Скользнула, притормозила, взглянула ещё раз…
И страшно удивилась.
Из немногих допущенных на это закрытое разбирательство выделялся элегантный мужчина, гармонирующий с присутствующими в зале заседаний, как кулак с носом. Патриции был виден его профиль, и профиль этот показался ей явно знакомым. Ну точно знаком! Гораздо больше, чем пан адвокат, ведь контакты с адвокатами — дело для неё обычное, и особых эмоций не вызывали. А тут совсем наоборот…
Она не верила своим глазам. Такого просто не может быть! Здесь, спустя столько лет, в этом обшарпанном зале суда города Плоцка встретить причину двух сильнейших потрясений своей юности: большой любви и ещё большей ненависти…
Семнадцать лет назад Патриция безнадёжно, отчаянно и без взаимности влюбилась в очаровательного, но жирного парня, который, мало того что был к ней равнодушен, так ещё подло и исподтишка выставил её на всеобщее посмешище. Просто так, от скуки. Любовь превратилась в ненависть, и Патриция поклялась мстить ему всю жизнь. Клятва продержалась без малого полгода, после чего как-то поблекла, завяла, скукожилась и растаяла. Не иначе как по причине отсутствия подпитки, поскольку жирный парень тоже растаял в голубой дали.
Правда, этот господин вовсе не жирный. Может, не он? Просто похож?
Терзаемая сомнениями, вглядывалась она в знакомый профиль. Эмоции теперь были так себе, тяжёлые воспоминания, конечно, давали о себе знать, но Патриции сейчас уж точно было не до мести, да и покончила она давно с этими юношескими глупостями. Элегантный господин вдруг обернулся, скользнув по ней взглядом, и принялся пристально рассматривать обвиняемого. Идентификации это нисколько не помогло. Да нет, лицо вроде другое. И за какие такие заслуги, спрашивается, достаются людям практически идеальные греческие носы? Пожалуй, всё же похож, но постарше, и черты более выразительные… Нет, не он… Вот и отлично.
Патриция не заметила, как чужак перевёл взгляд с Климчака на неё, посвятив молодой журналистке гораздо больше внимания. В этом не было ничего удивительного, поскольку она разительно отличалась от местной публики своим элегантным костюмом, сшитым на заказ в Польской моде. Впрочем, взгляд задержался дольше на её лице, нежели на одежде.
Времени на переглядывание ушло всего ничего, судебное разбирательство пребывало в той же точке: муссировался моральный облик свидетельницы Зажицкой. Патриция глубоко вздохнула и, отодвинув пока подальше собственные романтические воспоминания вместе с разочарованием, подумала, что у этой Зажицкой, похоже, особый талант мутить воду. Обвинитель с защитником осыпали друг друга какими-то мелочными упреками, и могло показаться, что на скамье подсудимых сидит вовсе не Климчак, а аморальная Зажицкая. На лицах заседателей читалась безнадёжная тупость, а судья копался в бумагах. В конце концов ему надоели эти препирательства, и он, грохнув со всей силы молотком, приступил к допросу.
Сдёрнув с места Климчака, судья некоторое время игнорировал его, а сам, наклонившись к ведущей протокол секретарше, диктовал ей вводные данные. Неожиданно вспомнив, вероятно, о процедуре, старикан возвысил голос и с видимым возмущением соизволил обратить внимание на обвиняемого:
— Были судимы?
— Да, — без малейшей заминки с достоинством отозвался Климчак.
— За что? Сколько раз?
