Ни слова не говоря, Роман подошёл к столику, вынул из среднего ящика пачку почтовой бумаги, изящно оправленную в кожаный переплёт с эмблемой отеля, достал оттуда же несколько длинных предметов, похожих на карандаши, положил все на стол и поклонился. Выходит, приготовил. А где же перо? Где чернила?
Что ж, хитрить, так хитрить.
— Прошу написать адрес на конверте. Месье Дэсплен проживает…
— Знаю, — перебил меня Роман, — на авеню Марсо. Ведь мне доводилось туда возить пани графиню.
И опять я почувствовала, как в моей бедной голове все перемешалось и пошло кругом. Я же прекрасно помнила, что месье Дэсплен, наш с покойным мужем поверенный, проживал на авеню Жозефины, этой несчастной императрицы, такое название ни с каким другим не спутаешь. Господи, что же происходит? Вот сейчас сойду с ума!
Роман смотрел на меня почтительно, но тут в его глазах словно бы жалость промелькнула и он проговорил:
— У пани в самых старых документах фигурирует прежнее название — авеню Жозефины. Лет сто так называлась улица, если не больше. Покойный граф, ваш батюшка, до конца жизни жалел, что улицу переименовали. Сам лично соизволил мне сообщить, что предпочитает прекрасную женщину какому-то генералу, и часто из упрямства писал прежний адрес. Милостивая пани может этого и не помнить, но батюшка ваш говорил — ему просто интересно знать, многие ли парижане ещё помнят историю своего родного города.
Нет, я этого не помнила, хотя батюшка перед кончиной неоднократно упоминал о том, что напрасно, дескать, французы столь настырно устраняют всякие упоминания о своём императоре. Республика республикой, а историю следует уважать.
Итак, императрицу Жозефину на какого-то генерала заменили…
Пришлось соврать:
— Да, припоминаю. Хорошо, Роман напомнил. Итак, прошу написать адрес.
Роман воспитывался в нашем доме с детства. Умный мальчик не только овладел грамотой, он не хуже меня знал французский и немецкий языки, а также итальянский. Великолепный кучер, он всегда ездил с нами во все заграничные путешествия и вообще стал незаменимым слугой. Я его помнила со своего рождения. Старше меня лет на пятнадцать, это Роман обучал меня всем премудростям обхождения с лошадьми. А когда меня выдали замуж, я упросила батюшку не разлучать меня с Романом. И знала, что на него могу во всем положиться. Вот и в это странное путешествие я без него ни за что бы не отправилась.
Сев за стол, Роман принялся надписывать на конверте адрес месье Дэсплена, а я украдкой подглядывала — как у него получится без чернил и без пера. Чуть было не вырвала у него из рук карандаш, ведь карандашом не пристало писать официальных писем. Но тут, к моему изумлению, то, что я приняла за карандаш, писало чёрными чернилами.
В дверь постучал бой и принёс заказанные журналы. Роман принял их и сам дал мальчику на чай. А я поспешила схватить отложенный Романом странный карандаш и принялась писать письмо. Ах, как же прекрасно им писалось! Оно не скрипело и не прыскало чернилами во все стороны, как стальное перо, и его не надо было макать в чернильницу. Я даже написала лишнюю фразу в письме месье Дэсплену, уж больно приятно писалось.
Итак, назначив свой приезд к месье Дэсплену на три часа, я запечатала письмо и отдала его Роману, а сама схватила журналы. От них меня оторвал явившийся парикмахер. Ошарашенная журналами, я покорно разрешала делать со мной все, что ему заблагорассудится. И не успела опомниться, как уже сидела в ванной, обставленная со всех сторон какими-то машинами, которые цирюльник привёз с собой. И ещё он прихватил помощницу. Хорошо, что я решила ничему не удивляться, ибо… ибо… это была уже не негритянка, а китаянка! И она принялась мыть мне голову! Я и пикнуть не успела. А ведь, зная свои волосы, должна была бы воспротивиться. Процедура мытья головы для меня — многочасовой церемониал, занимающий обычно целый день. А тут я сама назначила визит к поверенному, и как теперь быть? Ничего, в крайнем случае, если запутаются с расчёсыванием, велю просто отстричь косу — и дело с концом.
Привычно выслушав восторги по поводу своих волос, я откинулась в кресле и отдала себя в руки мастеров.
Китаянка мыла мне голову и делала она это каким-то необыкновенным образом, слегка касаясь волос пальцами, осторожно массируя кожу, от чего я как-то сразу успокоилась, куда-то девались страх и раздражение, блаженное спокойное состояние овладело всем моим существом. Успокоившись, я стала замечать, что со мной происходит. Оказывается, вся волна волос была покрыта густой пеной, которую китаянка то и дело смывала и снова взбивала её водой из душа.
— Рекомендую бальзам «Виши», — щебетал меж тем маэстро. — Мадам сама убедится, какое это замечательное средство. Причёска, полагаю, простая и скромная? Или сразу вечерняя? Нет, ещё слишком рано. Часть волос оставим в неподобранном виде, жаль портить такой эффект. А может, сейчас проходит какой-то конкурс, я и не слышал? Мадам наверняка займёт первое место, с такими-то волосами! Мне и не доводилось видеть подобной красоты! Ведь такие волосы — это целое состояние!
— Простая и скромная, — удалось мне вставить, внутренне подготовившись к тому, что половину волос придётся отрезать. Не расчесать им такую массу волос в оставшееся время.
Ну и я была мило удивлена, ибо не успела и глазом моргнуть, как уж мои волосы были так легко и мягко расчёсаны, что ни разу не пришлось вскрикнуть от боли. Ничего не понимаю! При таком водовороте пены, что я видела в зеркало, колтун на голове был неизбежен.
А парикмахер все расхваливал бесценные свойства бальзама для волос «Виши». Может, именно благодаря ему удалось так безболезненно расчесать волосы? А теперь француз брал в руки пряди мокрых волос и из какого-то аппаратика обдавал их горячим воздухом, благодаря чему они быстро сохли и сами собой укладывались в кольца. С другой стороны волосы подхватывала китаянка, но окончательную укладку оставляла маэстро.
Не прошло и часа, как на моей голове уже возвышался гигантский кок, уложенный из блистающих золотых локонов. Часть этих локонов спускалась изящной волной до половины спины.
Странную они изобразили причёску, но мне даже понравилось. Вот только как может вдова выйти на люди с такими неприбранными волосами?
Пришлось сказать мастерам об этом.
— Я ведь вдова, — обратилась я к мастеру.
Тот не понял.
— Простите?!
— Я вдова! — повышенным голосом повторила я.
— Не может быть! — удивился француз. — В столь молодом возрасте?
Комплименты мне правит, все они, французы, такие. Допустим, я и в самом деле неплохо сохранилась для своих двадцати пяти лет, но не такой уж это юный возраст, случаются и более молодые вдовы.
— И тем не менее. Так что оставить распущенные волосы никак нельзя. Прошу поднять их так, чтобы поместились под шляпу.
Парикмахер был как громом поражён.
— Как вы сказали? Шляпа?!
И такой ужас прозвучал в его голосе, что я растерялась. Правда, я и сама обратила внимание на то, что теперь женщины не носят шляп. Но что мне делать, если я ещё ни разу в жизни не выходила из дому без шляпы? И не может быть, чтобы их вдовы ходили с открытыми головами. Просто мне до сих пор ни одна вдова не встретилась, вот и все.
— Но я же не могу в таком виде выйти на улицу! — жалобно проговорила я.
— Ах, как я сожалею, что мадам не соизволила нас предупредить о том, что собирается сделать причёску под шляпу! — отчаивался француз. — И мадам собирается под шляпой скрыть такое чудо?
Ужас в голосе француза заставил меня засомневаться. Я ведь и сама не видела на улице ни одной шляпки. А парикмахер нагнетал:
— С гордостью должен заметить, что вашей причёской, мадам, я мог бы прославить своё имя на
