багровым. – Я сначала напьюсь, а потом сойду, прямо здесь!
– Ага! Он дезертирует! – воскликнул Слюнько. – Причем, заметьте, он планирует выпрыгнуть с парашютом не где-нибудь, а над территорией Украины! К чему бы это?
– Успокойтесь, – попросила бортпроводница, совершенно смущенная этим балаганом, – на пассажирских лайнерах нет парашютов. Они не предусмотрены.
– А как же реклама? – спросил кто-то недоверчиво. – Пилот тихонько идет по салону самолета с парашютом за спиной, собирается спрыгнуть, а в зубах у него конфетка.
– Ну, мало ли что показывают в рекламе, – засмеялся другой пассажир, – там то йогурты в облаках летают, то трусы сами собой надеваются. У вас, скажите, трусы хоть раз сами наделись?
Девушка принялась развозить обед. Марьяна и Слюнько ели с аппетитом, Бубнов к пище не притронулся. Ему было так плохо, так плохо, что он не мог затолкать в себя ни кусочка.
«У Пети больше денег и толще бицепсы, – подумал он про себя, давя рвущийся из груди стон, – подумать только».
И Бубнов вновь спрятался под одеялом.
Вечерело. Обычно в такое время суток было еще довольно светло, но сейчас тяжелые тучи заслоняли солнце. Колбасова подошла к окну и выглянула в него.
– Интересно, что Иванов сможет найти в такую погоду и в условиях сгущающейся тьмы? – пожала плечами директор и почти сразу же увидела луч фонарика, разрезавшего тьму, как нож масло, неподалеку от того места, где завхоз и Виктория обнаружили тело несчастного орнитолога.
– У него фонарь, – сказала Виктория.
– Это разумно, – кивнула директор, – так у него больше шансов найти какие-нибудь следы, пока их полностью не смыл ливень.
– К сожалению, это также может привлечь внимание убийцы, – тихо сказала Сушко, – ночью свет фонаря виден далеко.
В ту же секунду фонарь упал на землю и покатился. Мгновение спустя раздался дикий крик Иванова.
– А-а-а-а-а! – страшно кричал завхоз.
Вопль стих. Наступила тишина. Анастасия Геннадиевна покачнулась и тяжело рухнула на пол, опять потеряв сознание. Сердце Виктории, чей нос был прижат к окну, билось, как сумасшедшее. Она отпрянула от стекла и схватила директрису за грудки.
– Вставайте! – сказала она Колбасовой. – Надо идти туда! Может, Василий Борисович еще жив.
Директор не подавала признаков жизни. Сушко схватила стул и несколько раз ударила его о стену. Оторвав ножку, девушка открыла дверь, выскользнула на лестницу и побежала вниз.
Дверь не была заперта на ключ, а только прикрыта. Виктория толкнула ее, вылетела под дождь и остановилась.
Все вокруг казалось зловещим. И шум дождя, скрадывающий шаги. И ветер, который шевелил кусты, не давая возможности ориентироваться по шелесту. И тьма, которая была уже почти полной, кромешной.
Девушка стояла на мокрой траве и чувствовала себя совершенно беззащитной.
– Василий Борисович! – закричала она. – Василий Борисович, вы здесь?
Голос ее прозвучал тихо и как-то сдавленно.
Превозмогая страх, Сушко пошла вперед. Влажная трава скользила под ее ногами, в ушах свистел ветер, сердце билось так сильно, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.
– Василий Борисович, где вы? – заплакала Виктория.
Девушка поскользнулась и упала, выпустив из рук ножку стула. Прямо в глаза ей ударил свет: рухнув, Сушко оказалась рядом с упавшим чуть ранее на землю фонарем завхоза. Она схватила пластиковый футляр в руки и быстро обернулась, освещая пространство вокруг себя. Тела завхоза видно не было. Виктории показалось, что в кустах раздался какой-то звук, отличный от привычного воя ветра. Что-то там зашевелилось. Девушка отшатнулась, выставив вперед руку с фонариком.
– Василий Борисович, это вы? – крикнула Сушко дрожащим голосом.
Слезы смешивались на ее лице с потоками дождя. Гремел гром. Виктория простояла на одном месте довольно долго, не чувствуя холода и не решаясь подойти и посмотреть на источник шума. Потом она медленно двинулась вперед, обходя кусты справа. Обрыв, ведущий в пропасть, был уже совсем рядом. Внезапно девушка заметила в свете фонаря какой-то предмет, лежавший на самом краю обрыва. Она присмотрелась и прижала руку ко рту, чтобы не закричать.
Это была куртка завхоза, вся исполосованная на лоскутки чем-то острым. Виктория бросила фонарь в траву и что было духу побежала к дому.
Бадмаев нервничал. Он сидел на корточках возле костра и держал руки над огнем. От яркого пламени распространялось восхитительное тепло. Время от времени Юрий вставал и выходил из пещеры, делая тщетные попытки вызвать Шварца по рации. Орнитолог не отвечал.
– Ну что, что могло случиться? – спрашивал ботаник самого себя.
Бадмаев не мог найти себе места, расхаживая по пещере. Полковник внимательно смотрел на него.
– Я бы на вашем месте сходил туда и проверил, какова обстановка, – сказал Рязанцев Юрию. – Пять километров – это не так уж и далеко. Правда, ночью дорога займет больше времени, чем днем.
– А как же вы тут останетесь одни? – спросил Бадмаев.
Он давно хотел так поступить и сходить на биостанцию, но боялся оставить своих новых друзей, один из которых был серьезно травмирован, в одиночестве.
– Мы – сотрудники Службы безопасности, а не туристы, – ответил полковник, – так что ты вполне можешь оставить нас одних. Не беспокойся. Ты и так сделал для нас очень много. К тому же президент поставил перед нами задачу любой ценой сохранить яйцо. Лучше, если ты, бывший спецназовец, будешь там, возле него, чем рядом с нами. В данном случае ценность яйца несопоставимо выше, чем наши жизни. Тот факт, что на биостанции не отвечают, может означать все, что угодно. В том числе и то, что там уже никого не осталось в живых. Так что иди. У тебя есть пистолет?
– Нет, – ответил Юрий. – Откуда? Я уже много лет – мирный ботаник.
– Держи, – сказал Владимир Евгеньевич, протягивая ему свое оружие. – Потом вернешь.
– Я не буду брать с собой вещи, – сказал Бадмаев, – налегке я доберусь до биостанции быстрее. Бегом это займет около часа, с учетом того, что дорога размокла и кое-где от нее остались одни воспоминания.
Юрий встал. Он был легким и подтянутым. Даже под курткой было видно, какие у него широкие плечи и сильные руки.
– Удачи вам, – сказала Ева, пожимая крепкую ладонь ботаника.
Бадмаев тенью выскользнул из пещеры.
Самолет летел над Европой. Часть пассажиров спала. Слюнько храпел. Он долгое время бодрствовал и нервничал, пребывая в сильном возбуждении. Если бы можно было выскочить наружу и подталкивать самолет, чтобы он мчался быстрее, профессор бы так и сделал. Но потом Игорь Георгиевич утомился, удобно устроился в кресле и задремал. Теперь его богатырский храп сотрясал салон. Марьяна не спала. Она вытащила купленное в аэропорту расписание полетов и сейчас прикидывала, где в настоящее время находятся Защокин и его коллеги. Выходило, что в этот момент они летят над Сибирью, тоже удаляясь от Краснодара.
– А нам все равно, а нам все равно-о-о-о, – вдруг пьяно пропел кто-то.
Филимонова повернулась. Бубнов сидел в своем кресле и громко распевал песню.
– Не боимся мы волка и лису! Дело есть у нас! В самый тру-у-у-удный час!
Аспирант отчаянно фальшивил.
– Прекратите шуметь, – возмущенно закричали пассажиры, – вы всех разбудили! Ну что за компания! Один храпит, другой поет, а еще, говорят, ученые, гордость страны!
В ответ на это Слюнько захрапел еще громче. Ему снилось, что он высиживает яйцо, поэтому он был счастлив и не хотел, чтобы этот сладкий сон когда-нибудь заканчивался.
– Мы волшебную косим трын-траву-у-у-у! – вывел Бубнов, не реагируя ни на увещевания Марьяны, ни на замечания стюардессы.
В этот момент мирно храпевший профессор вдруг вскочил, дико вращая глазами.
