Манусевич посмотрел на рану. Из нее сочился гной. Края побелели и кое-где даже посинели.
«Ткани отмирают, – подумал он, испытывая к девушке острое, болезненное сочувствие, – но ведь это произошло, когда мы спасали человека, с которым случился острый приступ аппендицита. Мы не могли поступить иначе».
Миша посмотрел на шоссе. Там по-прежнему не было ни одной машины. Манусевич покрепче ухватил Алену, которая стала совсем легкой, и понес ее вдоль трассы к городу. Он не хотел терять ни минуты.
– Никого нет. Ни одной машины, – сказала Алена, – мне не выжить, я это чувствую. Даже не знаю, что лучше – умереть сразу или жить без ноги. Тогда меня никто не полюбит!
– Не впадай в пессимизм, – проговорил физик, продолжая идти по обочине и нести на руках Защокину, – тебя обязательно кто-то полюбит и без ноги, что за глупости!
– Например кто? – спросила Алена, облизывая сухие губы.
Ей очень хотелось пить. Девушка принялась ловить ртом тяжелые, падавшие с неба капли.
– Например я, – сказал Манусевич. – Я абсолютно одинок. И я уже год в тебя влюблен. Но ты же все время интересуешься другими молодыми людьми. Кем угодно, только не мной.
Алена засмеялась. Голос ее прозвучал хрипло.
– Ты же все время молчал и смотрел букой, – сказала она, – цветов не дарил, в кафе не звал, комплиментов не говорил.
– Я вообще не романтик, – сказал Манусевич. – Предпочитаю дело, а не слово. Не все то золото, что блестит.
– Это, в общем, правильно, – согласилась Алена. – Но как же тогда девушка может узнать о том, что ты к ней испытываешь? Если ты не даришь цветов, не говоришь комплиментов и не провожаешь ее домой?
– Проводить домой я как раз могу, – сказал Миша, – потому что от этого зависит безопасность женщины. Так что обращайся. Я готов провожать тебя домой всю жизнь. Но что касается всей остальной мишуры – прости. Я не по этой части.
Манусевич продолжал идти по шоссе. Машин по-прежнему не было ни в одном, ни в другом направлении.
– Теперь мне как-то даже расхотелось умирать, – сказала Алена и закашлялась.
Из ее горла пошла кровь. Физик ужаснулся. Тело девушки сотрясала дрожь.
«Она умирает, – мелькнула мысль в сознании Манусевича, – умирает, а я ничего не могу сделать».
В этот момент на дороге послышался шум машины. Секунду спустя из-за поворота вынырнул почтовый фургон.
– Виктория! Ева! У вас все в порядке? – крикнул Юрий, взбираясь по тросу в нишу, в которой, как он предполагал, свершались жертвоприношения.
– Да! Ждем и волнуемся! – ответил сверху голос Сушко.
Бадмаев вскарабкался наверх с ловкостью обезьяны и нырнул в помещение, в котором лежала плита из оникса.
«Если поискать, тут, наверное, можно найти пятна крови», – подумал Юрий и почти сразу же увидел неровные темные кляксы, глубоко въевшиеся в светлый известняковый пол. Два кровавых пятна показались ему свежими.
– Ну и привидится же такое, – махнул он рукой, – уже несколько сотен лет прошло, а кровь выглядит так, словно ее недавно пролили.
Он посмотрел вниз, в колодец. Вода тихонько плескалась.
– Дикие люди, – вздохнул ботаник, – изверги нецивилизованные.
Он изучил край ниши. Кое-где камни казались потертыми.
«Я думаю, – рассуждал Юрий, – что убитую жертву сталкивали в воду. Но ведь тело нужно было как-то потом оттуда извлекать. Иначе тут вскоре воцарилась бы дикая вонь. А для этого было необходимо отпереть дверь туннеля».
Он принялся ощупывать стены, но ничего не обнаружил. Затем Бадмаев изучил пол, покрытый пятнами, исследовал каждый выступ, каждый зуб и каждый палец страшных идолов, окружающих жертвенник, но не обнаружил ничего такого, что можно было бы потянуть или на что можно было бы нажать.
– Ну невозможные конспираторы, – вздохнул ботаник, – просто маньяки!
Он сел на край черной плиты. Ему показалось, что где-то в глубине горы раздался тихий щелчок.
– Это что еще такое? – удивился Бадмаев.
Он прислушался, но щелчок не повторился.
– Ага, – возликовал Юрий, – сама плита является огромной кнопкой. Сейчас я открою дверь!
Он встал на одно колено на край черного полированного зеркала с оскаленной физиономией посредине и хорошенько на нее надавил. Раздался второй щелчок. Внезапно плита с распластавшимся на ней Юрием пришла в движение.
«Ой, – запоздало подумал Бадмаев, – это, наверное, не ручка для открывания двери в туннеле, а что-то совсем другое! Может быть, жертву не убивали, а просто клали на плиту, и камень со страшной рожей проглатывал несча…»
Ботаник бросился назад, пытаясь соскочить с плиты на известняковый пол, но заскользил по гладко отполированной плите. Подушечками пальцев он ощутил на камне легкие царапины.
– Эге, да тут многие пытались зацепиться до меня, – сообразил Юрий.
Теперь плита встала почти вертикально. Открытый в ярости рот, выбитый посредине, казалось, смеялся.
– Вика! – заорал во всю мощь своих легких Бадмаев, падая во тьму. – Вика!!
Потом он ударился обо что-то твердое и потерял сознание.
Почтовая машина ползла медленно, как улитка, но когда Манусевич, сгибавшийся по тяжестью Алены, махнул рукой, фургон ускорился, словно водитель испугался.
– Остановись! Ну пожалуйста, остановись, – проговорил Миша.
Он упал на колени и протянул к почтовой машине руки. Фургон, отъехавший на приличное расстояние, затормозил и дал задний ход.
– Что там у вас? – подозрительно спросил худой и высокий молодой человек, слегка приоткрыв окно и выглядывая в щелочку.
– Девушка. Разбила ногу. Сепсис, – проговорил Миша, пытаясь вспомнить хоть одну молитву. – Довези нас до больницы!
Худощавый почтальон окинул подозрительным взглядом мощную фигуру Манусевича.
– Девушку возьму, а тебя – нет. Нет места, – пояснил он.
– Спасибо, – кивнул Миша. – Пожалуйста, помоги. Ей очень плохо.
Мужчина взглянул в белое лицо Алены и нахмурился.
– Ладно, – сказал он, – но моя колымага быстрее шестидесяти километров в час не едет. Тут уж ничего не поделаешь. Это же не «Феррари». К тому же мне еще надо завезти почту в два горных села.
– У нас все равно нет выбора, – сказал Манусевич.
Он положил Алену на пассажирское сиденье. Она никак не реагировала на происходившее. Наклонившись, Миша поцеловал ее щеку и вздрогнул. Кожа был холодна как лед.
– Что, уже умерла? – спросил почтальон, делая круглые глаза. – Тогда вытаскивай ее! Живую повезу, так уж и быть. А вот трупов мне тут не надо.
Миша проверил пульс. Сердце Алены еще билось, но прерывисто, неуверенно и слишком быстро.
– Она жива, – прохрипел физик, – пока еще.
– Ну, тогда я поехал, – сказал почтальон, – только напоминаю, что мне еще надо заехать в два поселка. А потом я поеду в город, там ее и оставлю, в травмопункте.
Водитель захлопнул дверцу. Поскрипывая, клацая всеми деталями и нещадно чадя, машина с трудом двинулась вперед.
– Ты слышала? – переполошилась Сушко. – Юрий меня звал!
– Ага, – кивнула Ева, вскакивая на ноги. – Причем голос у него был такой, словно он зовет на помощь.
Они заглянули вниз, в колодец.
