вооружилась сломанным торшером на стальной подставочке. Она взвесила убойный инструмент в пухлой руке, а потом метнула его в картавого. Тот попытался увернуться, но получил удар в солнечное сплетение и покатился по земле.
– Беги, – повторила Даша Еве. – Минут пять у тебя есть. Ты успеешь!
– А потом, потом-то что? – спросила Ершова. – После того, как они тебя все-таки схватят?
В следующую секунду Ева сделала два кувырка через голову, вытащила пистолет и прицельным выстрелом попала длинному в колено. Тот охнул и с мучительной гримасой присел, шлепнувшись задницей прямо на драный диван с торчавшими пружинами, который кто-то вынес на помойку.
– Глупые курицы! – прошипел главарь, одновременно держась за ногу и потирая голову, в которую попала тарелкой Даша.
Его шляпа перекосилась, закрыв один глаз. Ева вскочила и повернулась, вскидывая руку для следующего выстрела, но услышала сзади хрип. Ершова повернулась. Лысый, подобравшийся к ним с тыла, стоял за спиной Дарьи, сжимая ее горло.
Ершова прицелилась. Лысый заулыбался.
– Стреляй, – сказал он.
Мужчина сжал горло Даши посильнее. Ева растерялась. Пистолет задрожал в ее руке.
– Давай сюда свою пукалку, – послышался грубый голос картавого.
Ершова колебалась. Под ее ногами отвратительно пружинил мусор. В тупике было тихо. Лысый сжал горло Гусевой еще сильнее. Дашино лицо посинело.
– Не надо, – сказала Ершова. – Я сдаюсь.
Картавый вырвал из рук Евы пистолет.
– А теперь – в машину, – сказал он.
– Вы мне еще за колено заплатите! – зло прохрипел длинный.
Девушек быстро затолкали в грязный автомобиль. Высокий мужчина снял шляпу и скользнул по сжавшимся девушкам яростным взглядом.
– Звоните Васе, – сказал он. – И пусть Вася наконец сдастся! Он нам доставил уже так много хлопот, что я жду не дождусь, когда все это наконец закончится и я смогу плюнуть на его труп.
– Ни за что не позвоним! – твердо сказала Даша.
– Ну, тогда мы ему сами наберем, – легко согласился главарь. – И он обязательно придет. Правда же?
Толстяк вытащил из нагрудного кармана телефон и набрал номер Юдина.
Пожилая акушерка с добрым морщинистым лицом долго думала, глядя на имя, фамилию и дату, написанные на листке.
– Александр Громов, – прочитала она вслух. – Восемнадцатое июля…
Рязанцев и Чабрецов терпеливо ждали. Акушерка думала. На ее виске пульсировала жилка. Глаза у медика были светлые, водянистые, слегка покрасневшие. Ей было уже за семьдесят. В кабинете Рязанцева сгущался сумрак, вечерело. Полковник протянул руку и щелкнул выключателем настольной лампы. Желтый свет осветил руки женщины.
– Она отказалась от ребенка, да? – еще раз уточнила акушерка.
– Да, – подтвердил Чабрецов. – Отказалась.
Женщина приложила руку ко лбу и закрыла глаза.
– Конечно, я помню, – сказала акушерка спустя несколько минут. – В советские времена отказ от ребенка был большим ЧП. Да, я помню эту женщину. Она была красивой крупной брюнеткой. Как ее звали, простите, не могу сказать. У этой женщины родился совершенно здоровый мальчик, но она написала отказ. Я точно помню, как эта мадам громко говорила: «Ничего, я рожу себе другого».
– Ее уговаривали оставить ребенка? – спросил Чабрецов.
– Ну конечно, – подняла седые брови вверх акушерка. – Но она только повторяла – «Я рожу другого», и все. Больше от нее ничего не добились.
– А ваша начальница, врач, которая ее уговаривала, умерла в прошлом году, – сказал полковник, – так?
– Увы, – кивнула старушка, – Светлана Георгиевна скончалась. Она была уже в солидном возрасте. Но, я думаю, все материалы остались в нашем архиве. Так что вы легко найдете имя этой женщины.
Полковник кивнул. Акушерка поднялась с кресла.
– Это все, что я могу сказать, – сказала она извиняющимся тоном.
Чабрецов и Рязанцев тоже встали.
– Большое спасибо, – поблагодарил женщину полковник. – Вы нам очень помогли.
Акушерка пошла к дверям, но на пороге остановилась.
– Кстати, – замялась она, – что сталось с этим мальчиком?
Чабрецов широко улыбнулся.
– С ним все хорошо, – сказал он, – его усыновили, и он вырос хорошим и счастливым человеком.
– Спасибо, что сказали, – с облегчением вздохнула акушерка. – А то меня всегда беспокоило, что же будет потом с этими крошками? Неужели у них так никогда и не будет родителей?
– Не волнуйтесь, – успокоил женщину Рязанцев, – матерью этого ребенка стала женщина, горячо его любящая.
Дверь за акушеркой закрылась. Полковник сел и вытянул ноги. Чабрецов пошел в угол, к кофеварке.
– «Я рожу себе другого», – повторил Владимир. – Интересно!
– Ты знаешь, – подал из угла голос Денис, – что-то мне подсказывает, что затея биологической матери Васи родить еще одного ребенка не увенчалась успехом.
– Напротив! – воскликнул Рязанцев. – Конечно, ей это удалось. Отсюда и весь сыр-бор.
Денис выпучил глаза.
– Если ты что-то понимаешь, – сказал он, – то объясни, пожалуйста, и мне тоже.
– Пока не могу, – покачал головой полковник, – надо еще проверить мою версию. У меня пока в сознании не все складывается. Кое-какие факты общей версии противоречат.
Рязанцев на минуту закрыл глаза, думая, а потом внезапно выпрямился.
– Звони Васе! Нет, Еве! – страшно закричал он. – Им там нельзя оставаться!
Полковник схватил со стола мобильник и набрал номер Евы. Телефон оказался все зоны доступа. Он позвонил Юдину. То же самое. Лицо полковника побагровело. Он позвонил Даше, уже ни на что ни надеясь.
– Абонент временно недоступен, – послышалось из трубки.
Полковник тяжело сел на стул.
– Опоздали, – сказал он. – Теперь вся надежда на Еву.
Чабрецов все еще ничего не понимал.
– Ну, Вася тоже не промах, – сказал Денис, – может, он опять сможет отбиться?
Рязанцев поднял на коллегу страдальческие глаза.
– На этот раз, я думаю, нет, – отрезал он.
Подвал был сумрачным и совершенно сухим. В углу лежала гора картошки. Стояло несколько пыльных банок с вареньем. Из крошечного окошка под потолком пробивался слабый свет. Пол был земляным, пыльным, утоптанным. Сверху, от люка в потолке, спускалась ветхая деревянная лестница. Ева сидела у стены. Все ее тело болело. Длинный не преминул отомстить девушке за свою простреленную ногу, несколько раз сильно ударив ее по ребрам и по физиономии. Даша плакала, вытирая слезы руками. Было совершенно тихо, в подвал не проникал ни один звук. Ершова приоткрыла заплывший глаз. Выражение лица у нее было мрачнее тучи.
– Перестань реветь, – сказала Ева Гусевой. – Подумаем логически. О том, что мы прячемся в квартире у Валентины Петровны, знали только я, Вася и ты. Ни я, ни Вася продать нас преследователям не могли. Значит, это все-таки ты! Значит, все твои ужимки – вранье от первого до последнего слова.
В глазах Ершовой горели мрачные огоньки.
– Но ты не радуйся раньше времени, – продолжила Ева, – тебя вряд ли оставят в живых.
– Я не виновата, – проговорила Даша, икнув. – Я же все время с вами была, я никуда и никому не
