внешних воз-
буждений и отражает все их перемены; она, следовательно, рабски покоряется импульсам, которые получает. Отдельный
индивид может подвергаться тем же возбуждениям, какие действуют на него в толпе, но, изолированный от толпы, он
уже подчиняется рассудку и противостоит влиянию этих возбуждений. Физиологически это можно выразить следую-
щим образом: изолированный индивид обладает способностью подавлять свои рефлексы, тогда как толпа этой способ-
ности не имеет.
Различные импульсы, которым повинуется толпа, могут быть, смотря по характеру возбуждений, великодушными
или свирепыми, героическими или трусливыми, но они всегда настолько сильны, что никакой личный интерес, даже
чувство самосохранения, не в состоянии их подавить. Так как возбудители, действующие на толпу, весьма разнообраз-
ны, и толпа всегда им повинуется, то отсюда вытекает ее чрезвычайная изменчивость. Вот почему мы видим, что толпа
может внезапно перейти от самой кровожадной жестокости к великодушию и выказать даже при случае самый абсолют-
ный героизм. Толпа легко становится палачом, но так же легко она идет и на мученичество. Из ее недр лились те потоки
крови, которые нужны были для того, чтобы восторжествовала какая-нибудь вера. Незачем обращаться к героическому
веку для того, чтобы увидеть, на что способна толпа именно с этой точки зрения. Толпа никогда не дорожит своей жиз-
нью во время возмущения, и еще очень недавно один генерал (Буланже?), внезапно сделавшийся популярным, легко мог
бы найти сотни тысяч человек, готовых умереть за его дело, если бы он только того потребовал.
В толпе нет предумышленности; она может последовательно пройти всю школу противоречивых чувствований, но
всегда будет находиться под влиянием возбуждений минуты. Толпа похожа на листья, поднимаемые ураганом и разно-
симые в разные стороны, а затем падающие на землю. Говоря далее о некоторых видах революционной толпы, мы ука-
жем несколько примеров изменчивости ее чувств.
Из-за этой изменчивости толпой очень трудно руководить, особенно, если часть общественной власти находится в
ее руках. Если бы нужды обыденной жизни не представляли собой род невидимого регулятора вещей, то народодер-
жавие не могло бы долго просуществовать. Но хотя все желания толпы всегда бывают очень страстными, они все же
продолжаются недолго, и толпа так же мало способна проявить настойчивую волю, как и рассудительность.
Толпа не только импульсивна и изменчива; как и дикарь, она не допускает, чтобы что-нибудь становилось между ее
желанием и реализацией этого желания. Толпа, тем менее, способна допустить это, что численность создает в ней чувст-
