зы, изнашиваются и уже более ничего не пробуждают в уме. Они становятся тогда пустыми звуками, единственная поль-
за которых заключается в том, что они избавляют тех, кто их употребляет, от обязанности думать. Имея маленький запас
таких формул и общих мест, заученных нами в молодости, мы обладаем всем, что нужно, чтобы прожить жизнь, не
утомляя себя размышлениями.
Слова, входящие в состав какого-нибудь известного определенного языка, с течением веков изменяются очень мед-
ленно, но беспрестанно меняются образы, которые они вызывают, и смысл, который им придается. Вот почему раньше я
высказал уже мнение, что точный перевод выражений какого-нибудь языка, особенно если дело идет об исчезнувшем
народе, — вещь совершенно невозможная. В самом деле, что мы делаем, например, подставляя французский термин
вместо латинского, греческого или санскритского, или стараясь понять книгу, написанную на нашем родном языке два, три столетия тому назад? Мы просто-напросто заменяем образами и идеями, образовавшимися в нашем уме под влияни-
ем современной жизни, те понятия и образы, совершенно непохожие на наши, которые зародились под влиянием древ-
ней жизни в душе рас, находившихся в совершенно других условиях существования. Когда люди революции копировали
древних греков и римлян, разве они не придавали словам древних именно тот смысл, которого у них никогда не было?
Какое сходство может, например, существовать между учреждениями древних греков и теми, которые в наше время
носят аналогичные названия? Чем была в те времена республика, как не учреждением, аристократическим по существу, собранием маленьких деспотов, господствующих над толпой рабов, находящихся в самом абсолютном подчинении? Эти
коммунальные аристократии, опирающиеся на рабство, не могли бы существовать и одной минуты без него.
А слово «свобода», разве оно могло означать то же самое, что означает теперь, в такую эпоху, когда даже не предпо-
лагалась возможность свободно мыслить и не было более великого и более редкого преступления, как рассуждения о
богах, законах и обычаях государства? Слово «отечество», например, в душе какого-нибудь афинянина или спартанца
было только культом Афин или Спарты, а вовсе не целой Греции, состоявшей из соперничающих между собой городов, ведших постоянную войну друг с другом. Какой смысл имело это же самое слово «отечество» у древних галлов, разде-
ленных на соперничающие племена, отличавшиеся своей расой, языком и религией, и легко побежденных Цезарем, так
как он постоянно имел среди них союзников? Только Рим дал галлам отечество, доставив им политическое и религиоз-
ное единство. Даже не заглядывая так далеко, мы видим, что всего лишь два столетия назад слово «отечество» понима-
лось совсем не так, как теперь, французскими аристократами вроде великого Конде, которые вступили в союз с ино-
странцами против своего монарха. И разве то же самое слово не имело другого смысла для эмигрантов, думавших, что
