«Таков, — пишет очень глубокий наблюдатель Дюпон Уайт, — особенный гений Франции: она не в состоянии успевать в некото-
рых существенных и желательных вещах, имеющих отношение к украшению или даже к сущности цивилизации, если не поддержи-
вается и не поощряется своим правительством».
Итак, если наша крайняя нервозность, наша большая склонность к недовольству существующим, та идея, что новое
правительство сделает нашу участь более счастливой, приводят нас к тому, что мы беспрерывно меняем свои учрежде-
ния, то руководящий нами великий голос вымерших предков осуждает нас на то, что мы меняем только слова и внеш-
ность. Бессознательная власть души нашей расы такова, что мы даже не замечаем иллюзии, жертвами которой являемся.
Если обращать внимание только на внешность, то трудно, конечно, представить себе другой режим, который бы
сильнее отличался от старого, чем созданный нашей великой революцией. В действительности, однако, и в этом нельзя
сомневаться, она только продолжала королевскую традицию, заканчивая дело централизации, начатой монархией не-
сколько веков перед тем. Если бы Людовик XIII и Людовик XIV вышли из своих гробов, чтобы судить дело революции, то им, несомненно, пришлось бы осудить некоторые из насилий, сопровождавших его осуществление, но они рассмат-
ривали бы его как строго согласное с их традициями и с их программой, и признали бы, что если бы какому-нибудь ми-
нистру было ими поручено привести в исполнение эту программу, то он не выполнил бы ее лучше. Они сказали бы, что
наименее революционное из правительств, какие когда-либо знала Франция, есть именно правительство революции. Кро-
ме того, они констатировали бы, что в течение столетия ни один из различных режимов, следовавших друг за другом во
Франции, не пытался трогать этого дела: до такой степени оно — продукт правильного развития, продолжение монархи-
ческого идеала и выражение гения расы. Без сомнения, эти славные выходцы с того света, ввиду их громадной опытно-
сти, представили бы некоторые критические замечания и, может быть, обратили бы внимание на то, что «новый строй», заменив правительственную аристократическую касту бюрократической, создал в государстве безличную власть, более
значительную, чем власть старой аристократии, потому что одна только бюрократия, ускользая от влияния политиче-
ских перемен, обладает традициями, корпоративным духом, безответственностью, постоянством, т. е. целым рядом ус-
ловий, обязательно ведущих ее к тому, чтобы стать единственным властелином в государстве. Впрочем, я полагаю, что
они не особенно настаивали бы на этом возражении, принимая во внимание то, что латинские народы, мало заботясь о
свободе, но очень много — о равенстве, легко переносят всякого рода деспотизм, лишь бы этот деспотизм был безлич-
ным. Может быть, они еще нашли бы совершенно излишними и очень тираническими те бесчисленные постановления, те тысячи пут, которые окружают ныне малейший акт жизни, и обратили бы внимание на то, что если государство все
