прорезала молния, зашумел тростник, закачались верхушки деревьев. По воде пробежала легкая рябь. Но потом сила ветра начала угрожающе нарастать, пока его громкий вой не заглушил наших голосов. В воздухе замелькали обрывки пальмовых листьев и тонкие веточки. Деревья клонились под бешеными порывами ветра, а через бревна плота катились бурые волны.
Дождь превратился в шипящий ливень. Раздался еще один оглушительный удар грома, и потом снова клубящиеся облака разорвала молния. Потоки косого ливня хлестали что есть силы, с корнем вырывая тростник или прибивая его к земле. Сквозь завесу дождя ничего нельзя было разглядеть уже в нескольких ярдах. Вой ветра почти заглушал громкие крики птиц, улетающих от реки. Река вздувалась на глазах, заливая пойму. Вода уже окружала плот со всех сторон, и его несло к крутящемуся водовороту.
Мы как могли орудовали шестами. На нас давно уже не было сухой нитки, первый же порыв бури промочил нас до костей. Уровень реки все поднимался. Жадный поток заливал корни деревьев, ломал ветки. Волна подняла плот и в хаосе грязной пены понесла к середине реки. Поток подхватил его, завертел, и набежавшая крутящаяся волна смыла почти все шесты и запас топлива вместе с орехами, олениной и фруктами. Почти вся трава, служившая нам подстилкой, тоже была смыта, и на один страшный миг мне даже показалось, что волна уносит наше оружие и тюки, хотя я принял все меры предосторожности, связав все веревкой и прочно прикрепив к бревнам.
Мы держались за плот изо всех сил. Он бешено прыгал и крутился, бревна терлись друг о друга, и казалось, что веревки вот-вот лопнут. Однако мы сделали все на совесть, и они пока держались. Но бог знает, сколько времени они еще продержатся… Навес слегка защищал нас от ярости бури. Мы сидели согнувшись, надеясь, что буря стихнет. И вскоре она действительно стихла, так же внезапно как и началась. Ослабел дождь, прояснилось небо, ветер неожиданно утих, и плот теперь уже так не качало и не швыряло. Крутящийся поток уносил его, почти не захлестывая волной.
Видимость улучшилась, и теперь уже сквозь сетку дождя я мог разглядеть противоположный берег. Он оказался уж очень близко. Я оглянулся назад и едва смог различить тот берег, откуда мы отплыли. Тогда я понял, что сильные боковые течения сносили наш плот по диагонали. Я сильно налег на рулевое весло, но это почти не помогло… Мы быстро приближались к пологому восточному берегу. Плот несло прямо к зарослям высокого тростника. Мне показалось, что сейчас нас вышвырнет на берег, но течение неожиданно изменило направление и потащило плот в широкую протоку, внезапно открывшуюся перед нами.
Шириной она была около ста ярдов. Нас неудержимо несло туда, и ничего нельзя было поделать. Оставалось только держаться в надежде, что рано или поздно мы снова попадем по этому извилистому руслу в главный поток ниже по течению. Нам явно не повезло. Произошло именно то, чего я так боялся, — плот попал в бешеное боковое течение. Миновав одну из излучин, мы вдруг увидели у противоположного, заросшего тростником берега протоки лодку с голыми индейцами. Она отчаянно пробивалась против течения к основному руслу реки. Мое удивление при виде индейцев мгновенно сменилось тревогой, когда я понял, что этот канал уходит в сторону и не соединяется снова с рекой. Иначе бы индейцы не стали плыть против течения, стараясь выбраться к реке… Было также очевидно, что никакая лодка не в состоянии пересечь реку и пробиться к тому берегу, от которого мы отплыли. Ясно, что индейцы, как и мы, собирались плыть по течению реки на юг.
Их было человек двадцать. Они гребли, напрягая все силы, и лодка медленно продвигалась вперед. На некоторых индейцах были головные уборы из замусоленных птичьих перьев и ничего больше. Их лодка была сделана не из коры, как обычно, а выдолблена из бревна. Я громко крикнул, Чарли тоже, и индейцы что-то прокричали в ответ, но нас разделяло не меньше девяноста ярдов, и, не успело еще эхо замереть вдали, как расстояние между нами увеличилось почти до двухсот ярдов. Мы смотрели, как лодка медленно обогнула излучину и скрылась потом из виду…
Дождь усилился снова. Это не был прежний сумасшедший ливень, но все же он хлестал как следует. В отдалении гремел гром, над вершинами гор Акараи все еще сверкали молнии. Но гроза уже кончалась, а может быть, только начиналась, если судить по зловещему виду неба на северо-востоке.
Мы проезжали мимо густых зарослей и поломанного тростника, и речка постепенно суживалась. Высокие берега подступали все ближе. Теперь между ними было не больше пятидесяти футов. Однако течение оставалось слишком быстрым, и мы все еще не могли управлять плотом. Постепенно тростник редел, и вместо него из ила поднимались корни растений, похожих на ризофору. За ними стояла сплошная стена джунглей, туманная и безмолвная, а на севере и северо-востоке застыли зубчатые пики Акараи. Течение здесь было не таким сильным, но управлять плотом не было необходимости, он и так держался на середине потока.
Видимо, до ливней ширина этой речки не превышала нескольких футов. Воздушные корни растений почти все были скрыты теперь под водой, и это свидетельствовало о резком подъеме уровня. К вечеру дождь заметно ослабел. Никакой растительности уже не было видно — плот шел теперь среди угрюмых каменных стен, отвесно поднимающихся на головокружительную высоту. Казалось, что они даже наклонены друг к другу. В Гвиане ночь наступает внезапно, без сумерек. Съежившись под мокрым навесом, мы внимательно выглядывали какое-нибудь подходящее местечко, куда бы можно было причалить, чтобы провести на берегу ночь, но морщинистые стены скал казались неприступными.
Мы видели лишь узенькую полоску серого неба в просвете между тесно сомкнувшимися утесами. Эти нависшие каменные громады грозили рухнуть и похоронить нас под собой, а со дна речки над водой поднимались огромные камни. Мы прилагали титанические усилия, отталкиваясь шестами от опасных мест, но течение здесь было все еще слишком быстрым, и плот часто со скрежетом врезался в одну из этих глыб с такой силой, что просто удивительно, как он не рассыпался на отдельные бревна.
Нас несло мимо выветренных мшистых скал, покрытых ползучими растениями, и кое-где мы видели какие-то странные знаки и рисунки, очевидно высеченные здесь очень и очень давно. Эти знаки были на высоте по меньшей мере двадцати футов над уровнем вздувшейся речки, но выше и ниже этих изображений вода оставила отчетливые следы разных уровней древнего потока…
Ущелье, по которому нас сейчас несло, было очень похоже на ту глубокую пропасть, через которую мы перебирались по бревну два дня назад. Куда оно нас выведет, ни Чарли, ни я сказать не могли. Возможно, мы окажемся в конце концов в Нидерландской или Французской Гвиане, но ни то, ни другое меня не устраивало.
Выбраться на берег все еще не было никакой возможности. Тени удлинились. А ведь и днем в это узкое ущелье проникало не так уж много света. Нам оставалось только привязать как-нибудь плот и переждать до утра. Тут нас могли выручить веревка и якорь, которые я снял с брошенной нами лодки. Без них мы, вероятно, даже бы не сумели остановить плот. Я уже снял крепкую веревку с тюков и привязал ее к якорю. Этот маленький якорь оказался одним из самых полезных предметов во всем моем скудном имуществе.
Расщелина в скале, заполненная густой массой корней, показалась мне наиболее подходящим местом, и, когда плот поравнялся с ней, я бросил туда якорь. Крюк зацепился за корни, но веревка так резко натянулась, что от толчка я едва не свалился в воду. Чарли воткнул шест в другую щель и держался за него что есть силы. Плот немного накренился, вода запенилась вокруг бревен. Наше неуклюжее сооружение двигалось прямо на, камни, а мы изо всех сил старались удержать его. Но у самой скалы течение уже не ощущалось, и плот мерно закачался среди густой грязной пены.
Мокрые, замерзшие, несчастные, мы опустились на бревна и принялись за еду. Съев те жалкие остатки раздавленных бананов, которые еще уцелели на плоту, мы разделили на двоих банку говяжьих консервов. Когда мы покидали лодку, я вместе с другим необходимым снаряжением взял с собой шестьдесят с лишним фунтов консервов, и нам нужно было соблюдать самую строгую экономию, пока мы снова не вернемся к лодке. Да, лучше всего нам теперь попытаться вернуться назад, к тому месту, где мы оставили лодку с продовольствием и снаряжением. Мы надежно укрыли припасы от непогоды, и, вероятно, почти все продукты были целы, потому что все было в железных банках, прочных ящиках или полиэтиленовых мешках.
После еды Чарли принялся сосать свою пустую трубку. Его табак намок, а разжечь огонь было совершенно безнадежным делом. С наступлением темноты снова хлынул дождь. О сне мне нечего было даже и думать. А Чарли, пососав еще немного свою трубку, примирился с невозможностью покурить и сразу задремал. Я лежал в каком-то полуоцепенении, прислушиваясь к шуму дождя. К утру я весь одеревенел и продрог до костей. Меня начинало лихорадить. Я принял солидную дозу противомалярийного средства
