время внезапно откатило назад и оба они стали такими, какими были когда-то. Он – беспутным юнцом, сбежавшим из Удачного после того, как от него отказалась семья. Она – мальчишистой девчонкой- сорванцом, от которой приходили в ужас мать и сестра. Уж что говорить, достойная парочка. Обоих чуть не с рождения тянуло к приключениям и пиратству. У Альтии заколотилось и сладко заныло сердце, она жалела только о том, что и этот дивный миг был всего лишь частью притворства. Она подалась спиной к Брэшену, любуясь переливающимся ожерельем у себя на шее. Продолжая смотреть в зеркало, Альтия повернула голову и поцеловала его.
Эта лавочка была далеко не единственной на их пути. И всюду, куда заходили, они старались завести разговор о капитане Кенните и его живом корабле. Сведения собирались по крохам, процесс порою напоминал поиск жемчужных зерен в куче навоза. Для здешних жителей Кеннит успел превратиться в живую легенду, и каждый рассказчик стремился приукрасить ее на свой особенный лад. Чего стоила хотя бы история о том, как мальчишка-священник отнимал ему изувеченную ногу, а Кеннит за все время не издал ни единого звука. Хотя нет, все было не так – Кеннит не молчал, он смеялся, презирая жестокую боль, а всего каким-нибудь часом позже еще и уложил свою женщину в койку. Нет, и это тоже было неправдой: в действительности все сделал молоденький жрец, он молился, и Господь Са самолично залечил Кенниту обрубок ноги. Кеннит был Божьим избранником, и все это знали. Когда здесь, в Делипае, злые люди посягнули на его женщину и собрались ее изнасиловать, опять-таки Са ограждал ее честь, пока не подоспел Кеннит. А уж тот, спасая подругу, уложил всю дюжину негодяев и чуть не на руках унес Этту к себе на корабль. Да, Этте приходилось жить в борделе среди шлюх, но всем известно, что она хранила себя только для Кеннита. И далее следовала история верной любви, способная выжать слезы у самого заскорузлого головореза.
Остановившись перекусить, Брэшен и Альтия взяли мясной похлебки с моллюсками и овощами и свежего, только что испеченного хлеба – и, конечно, выслушали очередную порцию местных сказаний. Здесь им довелось впервые услышать о том, как юный священник, рискуя головой, встал между Кеннитом и толпой разъяренных делипайцев да еще и выдал пророчество, пообещав, что когда-нибудь Кеннит будет их королем. И сам сразил острым ножом тех немногих, кто дерзнул усомниться в истинности его слов.
Недоверчивое изумление на лице Альтии подстегнуло красноречие харчевника, и он повторил эту историю еще трижды, всякий раз с новыми красочными подробностями.
– Славный паренек не понаслышке знал рабскую долю, – добавил он в завершение. – Собственный отец сделал его невольником, так-то вот! Велел выколоть у сына на лице картинку со своим кораблем, верно вам говорю! Сам видел! Только люди бают, что, освободив от цепей мальчика и живой корабль, Кеннит тем самым в одночасье завоевал их сердца.
Альтия едва не подавилась похлебкой. Возможно ли, чтобы ей рассказывали об Уинтроу? Получалось, скотина Кайл учинил гнусное непотребство над Уинтроу? Над своим сыном? Ее племянником?
Брэшен тоже поперхнулся, но все же спросил:
– Какой же казнью Кеннит казнил такого бесчеловечного отца?
Харчевник безразлично пожал плечами:
– Не знаю, но думаю, что мужик получил по заслугам. А вот всех остальных точно морским змеям скормили! Так наш Кеннит всегда поступает с командами работорговых судов, которые захватывает. На таком судне незачем щадить ни юнгу, ни капитана! – И он приподнял бровь, глядя на Брэшена: – Я думал, все об этом наслышаны.
Альтия тихо спросила:
– Но мальчика все-таки пощадили?
– Так я про то и толкую, что он был не членом команды, а рабом у своего папаши на корабле.
– А-а, теперь ясно, – кивнула Альтия. И покосилась на Брэшена. Ей в самом деле становилось ясно, отчего Проказница ополчилась на Кайла и прониклась расположением к Кенниту. Видимо, пират спас Уинтроу и оказал ему покровительство. Еще бы теперь Проказнице не хранить Кенниту верность!
«Ну и что мы будем от всего этого иметь?» Альтия даже испытала миг слабости и искушения, вообразив, будто лично для нее все услышанное означало свободу. Ну в самом-то деле. Похоже, Проказница счастлива: Уинтроу по-прежнему с ней, она вполне довольна Кеннитом и пиратскими подвигами, на которые он ее водит. И от такой-то жизни Альтия должна ее спасать? Да кто ей дал право на это? Не лучше ли прямо сейчас вернуться домой и доложить матери и сестре, что у них ничего не вышло, что семейный корабль затерялся в безвестности и окончательно потерян для них?
А следом подоспела очередная, еще более дикая мысль: а так ли уж ей необходимо возвращаться домой? Может, им с Брэшеном и Совершенным тоже взять да навсегда пропасть с горизонта?
Но потом она вспомнила, как Проказница оживала прямо под ее ладонями, когда она вставляла заветный нагель [9] в носовое изваяние, нагель, куда излилась душа ее отца, умершего на палубе. Это воспоминание принадлежало ей одной. Только ей, а не Уинтроу и ни в коем разе не Кенниту. Проказница была ее кораблем, и на то, что их связывало, никому другому не дано было претендовать. А если хоть в какой-то мере были верны слухи из внешнего мира, которых они с Брэшеном успели наслушаться несколько раньше, и в Удачном происходило нечто нехорошее – это значило, что ее семья нуждается в своем живом корабле еще острее, чем прежде.
И потому Альтия должна была вернуть Проказницу. Вернуть домой. И с нею Уинтроу, так давно оторванного от семьи. Вот только матросов, выброшенных за борт на съедение змеям, никто уже не вернет… Тут Альтия осознала, что возлагает вину за гибель команды не на Кеннита, а скорее на Кайла. Эти люди служили на корабле Вестритов не в последнюю очередь из верности ее семье, но капитан Ефрон, ее отец, руководствовался незыблемыми нравственными принципами, а Кайл объявил эти принципы пустым звуком – и тем обрек команду на гибель. Теперь он, наверное, погиб, но в любом случае Альтия не собиралась скорбеть по нему. Слишком много горя принес он ее семье и ей лично. Вот Кефрия – та заслуживала сочувствия. Но и она пусть лучше оплачет смерть мужа, чем собственную жизнь, загубленную в подобном браке еще до могилы!
Время казалось Совершенному скользкой живой тварью, которую он никак не мог удержать. Корабль никак не мог разобраться, стоит он на якоре в гавани Делипая или, расправив крылья, невесомо парит в восходящем воздушном потоке? И кого он здесь дожидается? Юного Кеннита (и тогда надо надеяться, что мальчик вернется без свежих ссадин и синяков) или все-таки Альтию с Брэшеном, чтобы они проложили ему дорогу к отмщению? Едва колеблемая вода речного разлива, прикосновение вечернего дождика, звуки и запахи Делипая, приглушенные разговоры команды – все вместе навевало странное состояние, – то ли сон, то ли явь, не поймешь.
Глубоко в трюме, в кромешной темноте, там, где изгиб форштевня позволял выгородить крохотный закоулок под нижней палубой, находилось «место крови». Взрослый человек не мог ни стоять там, ни даже
