— Пожалуй, скажите… И курбаши Кадыру скажите. Если не будет слаженных действий, то провал неминуем.
Наконец он взял бумагу, вновь очень внимательно пробежал глазами список лидеров эмиграции. Потом посмотрел на обратную, чистую, сторону и предложил:
— Пишите здесь. Воззвание к нашему правительству.
Гость не оставлял следов.
Кадыр с небольшой группой верных людей двинулся в Северный город через два дня.
А еще через день об этом узнал Карим Мухамед. Не соблюдая предосторожности, взбешенный, он ворвался к Махмудбеку. Торопливо поздоровался.
— Как же так? Вы же обещали, что Кадыр будет верно служить мне. Он даже не посоветовался.
— Нечестный человек… — вздохнул Махмудбек. — Может все на свете продать.
— Почему же вы ему доверили?
— Сядь! — резко сказал Махмудбек. — Сядь и успокойся.
Повелительный тон подействовал. Карим сник и медленно опустился на ковер. Махмудбек подошел к двери, приоткрыл ее, позвал Шамсутдина.
— Принеси чай!
Махмудбек был спокоен. Он словно предполагал, что курбаши в последнюю минуту выкинет какую- нибудь штучку.
— Как вы договаривались? — спросил Махмудбек.
— Он выполняет приказы… Только мои. Я даю деньги…
— Сколько дали?
— Дал… — уклончиво ответил Карим. Не хотелось выглядеть дураком в глазах Махмудбека.
— А кази Самат?
— Он и другие аксакалы встречаются с эмигрантами.
— Зашевелились… — с недоброжелательной усмешкой сказал Махмудбек.
— Значит… — догадался Карим.
— Да… — подтвердил Махмудбек. — Со мной тоже не советовались… Я на них, правда, не очень надеялся.
— Зачем же доверили?
Карим снова стал багроветь. Хотел даже подняться с ковра. Махмудбек успел махнуть рукой: сиди. В это время вошел Шамсутдин с чайником и подносом, на котором глухо позвякивали тарелочки со сладостями.
Небольшая пауза охладила Карима. Когда Шамсутдин вышел, Махмудбек переспросил:
— Зачем доверил? А кого еще можно взять? Кто из эмигрантов имеет авторитет и людей? Эти еще ничего… Есть хуже, более подлые люди. Один Пулатходжаев…
При упоминании нового имени Карим замер.
— Пулатходжаев? — Вероятно, он слышал об этом человеке.
Махмудбек говорил о Пулатходжаеве с неприязнью, как о ненадежном, подлом человеке. В характеристике Махмудбека было мало конкретных фактов. Слишком откровенной была личная неприязнь. Это мог понять Карим Мухамед.
— И Пулагходжаев здесь? — слишком поспешно спросил Карим.
— Здесь. Прячется в Старом караван-сарае. Долго охотился за нашими гостями.
— Так вот что у вас происходит… — изображая равнодушие, сказал Карим.
Он старался выглядеть спокойным. Маленькими глотками, словно боясь обжечься, пил остывший чай. А в голове зрели планы. Как азартный игрок, Карим Мухамед сейчас был способен на последнюю, самую отчаянную ставку. Конечно, между Пулатходжаевым и Махмудбеком своя, личная вражда. Но Пулатходжаев рвется к власти. Значит, у него есть люди…
— Если и я найду людей? — в упор спросил Карим, считая, что Махмудбек тоже оскорблен поступком кази Самата и курбаши Кадыра. — Где взять оружие?
— В Северном городке. В караван-сарае.
Карим налил себе пиалу чая, выпил. Потом достал из-под халата свернутую в поясной платок пачку денег.
— Вы больны, достопочтенный Махмудбек. Вам надо уехать отсюда. Вам нужно отдохнуть.
— Пожалуй, вы правы, Карим… Желаю успеха.
Он чувствует, что Фарида не спит. Старается дышать ровно, спокойно, но не спит. Махмудбек перебирает в памяти события последних дней. Нужно еще раз увидеться с русским агрономом. Нельзя же так и уехать, не простившись, не сказав доброго слова.
Махмудбек успокаивает себя мыслью, что когда-нибудь пришлет записку, письмо, посыльного. Но, вероятно, ему нужно другое: обыкновенное рукопожатие. Или, может быть, совет: как выбраться из дикой круговерти, в которую судьба занесла его, офицера царской армии.
Пока такого совета Махмудбек дать не может. Даже если они и увидятся. В узкое окошко пробивается мутноватый свет луны. Наверное, по небу ползут легкие облака. Сейчас даже ночью дуют теплые, влажные ветры.
Скоро весна… Настоящая весна, с цветами и солнцем.
Через четыре дня даже в бедных семьях будет выставлено угощение. Все лучшее, все последнее. Соседи соберут деньги и обязательно сделают большой плов. Пусть он будет с редкими кусочками мяса, но даже запах плова в тесных кварталах напомнит о празднике.
Поздно вечером ушел доктор. Махмудбек обратился к нему с последней просьбой. Доктор должен сообщить кому-нибудь из правительственных чиновников, желающих выслужиться, о возможной стычке двух банд в Северном городке.
— Туда переправлено много оружия… — сказал Махмудбек. — Ваши соседи создают банды.
— Господи, опять переворот. Опять тюрьмы набьют людьми.
— Это действительно опасные люди. Из-за них могут пострадать невиновные. Тысячи невиновных…
— Эти тысячи людей, невиновных, — спросил доктор, — вы из-за них оставались? Боялись, что их втянут в большую беду!
— Да, мой друг… Из-за них…
…Не может заснуть Махмудбек. Не спит Фарида, боится пошевелиться. Он протягивает руку, гладит ее по голове, и Фарида рывком прижимается к нему. Махмудбек ощущает на щеке ее слезы.
— Что ты? Что ты? — тревожно говорит он.
— Не знаю. Но мне хорошо. Наконец мы уезжаем из этого города. Наконец-то…
Она еще не знает о новой дороге, о новых встречах. Махмудбек неумело, ладонью пытается стереть ее слезы…
— Я устала. Я всего боюсь. Каждого шороха…
Фарида настораживается, услышав, что во дворе кто-то ходит.
— Это Шамсутдин… — Махмудбек пытается свести к шутке начавшийся серьезный разговор.
— Я устала, вы поймите… — продолжает плакать Фарида. — Очень устала.
Махмудбек успокаивает ее. Он растерян, и потому его радует стук в дверь. Входит Шамсутдин, предупреждает, что пора вставать и собираться в дальнюю дорогу.
У «Ферганской чайханы» они остановились. Хозяин вынес узел.
— Свежие лепешки… — и заговорщически подмигнул: в узле должен быть пистолет.
Редкие утренние посетители вышли проводить Махмудбека.
Махмудбек забрался в повозку. Шамсутдин стеганул ленивую лошадь. Зацокали копыта по пустынной улице. Рядом с повозкой пошел чайханщик.
Вдруг Махмудбек почувствовал чей-то взгляд, внимательный, настороженный. За толпой, прислонившись спиной к стене чайханы, стоял один из братьев Асимовых. Тот самый, старший, Шукур.
Лошадь неторопливо свернула на большую дорогу.
