Знаменитые случаи из практики психоанализа

могла лишь ползать на чет­вереньках, а ее недержание давало о себе знать «сто раз на день». «Это не имеет значения, все равно я люблю ее в тысячу раз больше, чем вторую (здоровую!) дочь». Это под­ тверждали и все окружающие; пациентка баловала своего больного ребенка за счет второго, здорового; она не призна­вала, что чувствует себя несчастной из-за больного ребен­ка - «она такая хорошая, такая умная, у нее такое милое личико».

Для меня было совершенно очевидным, что это явилось следствием частичного вытеснения у пациентки того, что в действительности она бессознательно ожидает смерти сво­его несчастного ребенка. Именно из-за этого бремени она была не способна справиться с возросшими в связи с войной нагрузками, и поэтому она нашла себе убежище от всего этого в болезни.

Тщательно подготовив пациентку, я разъяснил ей свое понимание болезни, после чего — после тщетных попыток вновь укрыться в безумии или в переживании переноса - она постепенно сумела частично впустить в свое сознание ту огромную боль и тот стыд, которые ей доставлял ее ребенок.

Теперь я смог прибегнуть к одному из методов «ак­тивной техники». Я отослал пациентку на один день домой, чтобы она после только что пережитого ею прозрения по­лучила возможность оживить те чувства, которые вызывали у нее ее дети. Будучи дома, она вновь бурно отдалась любви и заботе о больном ребенке, а при следующей беседе с видом триумфа заявила: «Вот видите, все это неправда! Я на самом деле люблю только мою старшую девочку!» и т.д. Но тут же ей пришлось с горькими слезами признать про­ тивоположное; вследствие ее импульсивной, страстной на- туры у нее появились навязчивые идеи: ей казалось, что она душит, или вешает свою дочь, или проклинает ее сло­вами «Божий гром разрази тебя». (Это проклятие было знакомо ей из фольклора на ее родине.)

В дальнейшем лечение двигалось по пути, пролагаемом переносом любви. Пациентка почувствовала себя серьезно задетой чисто медицинским подходом к ее повторяющимся заявлениям о любви, что невольно указывало на ее необычно развитый нарциссизм. Из-за сопротивления, вызванного бо­лезненным самомнением и самолюбием, мы потеряли не­сколько сеансов, но это позволило нам воспроизвести «ос­ корбления», подобные тем, которых ей немало пришлось перенести. Я смог показать ей, что каждый раз, когда одна из ее многочисленных сестер выходила замуж (она была младшей), она чувствовала себя обиженной пренебрежением к себе. Ее ревность и жажда реванша заходили так далеко, что вне себя от зависти она донесла на родственницу, ко­торую застала с молодым человеком. Несмотря на свою заметную сдержанность и замкнутость, она была очень за­стенчива и обладала высоким мнением относительно своих физических и умственных качеств. Чтобы уберечься от риска слишком болезненных разочарований, она предпочитала все время оставаться в стороне от возможных соперниц. Теперь я вполне осознал ту удивительную фантазию, которой она дала выход в одной из своих лжесумасшедших выходок; она снова представляла себя своим (сумасшедшим) отцом и заявляла, что она хотела бы вступить в сексуальные отно­шения с самой собой.

Болезнь ее ребенка так сильно повлияла на нее только из-за ее (вполне объяснимой) идентификации с собой; в прошлом ей самой пришлось испытать болезненные нару­шения ее собственной телесной целостности. В этот мир она также вошла с физическим изъяном: она страдала ко­ соглазием, и в юности ей пришлось перенести операцию, которая доставила ей ужасные страдания, так как сходила с ума от мысли, что может ослепнуть. А кроме того, из-за своего косоглазия она постоянно была предметом насмешек других детей.

Постепенно мы пришли к пониманию этих индивиду­альных ипохондрических переживаний. Ощущения в горле служили замещением ее желания того, чтобы все слушали ее и восхищались ее прекрасным голосом. «Покалывания» изнутри кожи головы оказались маленькими паразитами, которые однажды - к ее большому стыду - были у нее обнаружены; «удлинение ушей» было связано с тем, что однажды в школе учитель назвал ее «ослом» и т.д.

Наиболее удаленным по времени воспоминанием, до которого нам удалось проникнуть, оказалось взаимное обна­жение с ее сверстником, происшедшее на чердаке его дома, и я не сомневаюсь, что эта сцена произвела сильнейшее впечатление на мою пациентку. Возможно, что именно посе­янная в тот момент зависть к пенису сделала возможным ее удивительно точное отождествление со своим отцом в приступах бреда. («У меня есть пенис» и т.п.) Наконец, не нуждается в пространном объяснении то, что врожденная ненормальность ее старшего ребенка дала начало ее болезни, принимая во внимание, что она дала жизнь не мальчику, а двум девочкам (существам без пениса, которые не мо­гут - в отличие от мальчиков - правильно мочиться). Отсю­да тот бессознательный ужас, который она испытывала перед недержанием своей дочери. Более того, похоже, что болезнь ее первой девочки стала оказывать губительное влияние на нее именно тогда, когда оказалось, что второй ребенок тоже девочка.

После второго посещения дома пациентка вернулась совершенно изменившейся. Она примирилась с мыслью, что предпочитает младшую девочку и что она желает смерти своей больной дочери; она перестала причитать по поводу своих ипохондрических ощущений и занялась планирова­нием того, чтобы как можно скорее вернуться домой. За этим внезапным улучшением я обнаружил сопротивление продолжению лечения. Из анализа ее сновидений я вынуж­ден был заключить, что у нее присутствует параноидальное недоверие к своему врачу; она думала, что я стремлюсь продолжать лечение с целью получить от нее побольше денег. С этой точки зрения я попытался найти подход к ее анальному эротизму, связанному с нарциссизмом (ср. инфан­тильный страх перед клизмой), но добился успеха лишь отчасти. Пациентка предпочитала сохранить часть своих невротичес­ких аномалий и отправилась домой практически здоровой[5].

Кроме необычно быстрого течения этой болезни, эпи- кризис (epicrisis, итог [Ред.]) этого случая представляет боль­шой интерес. Здесь мы имеем дело со смесью чисто ипо­хондрических и истерических симптомов, причем в начале анализа клиническая картина болезни была неотличима от шизофрении, в то время как в конце проявились (хотя и слабые) признаки паранойи.

Механизм индивидуальных ипохондрических paresthe­sias (беспорядочные чувства, такие как зуд, чесотка и т.д.) весьма примечателен. Они восходят к нарциссическому пред­почтению пациенткой собственного тела, но впоследствии стали - что-то вроде «физической предрасположенности» - средством выражения истерических процессов (первоначаль­но воображаемых), например, ощущение удлинения ушей стало напоминанием о физической травме.

Тем самым становится возможным наблюдение проблем (пока еще не решенных) органических основ взаимного перехода истерии и ипохондрии. Вероятно, на первый взгляд, один и тот же застой органического либидо - в соответствии с сексуальной конституцией пациента - может иметь или чисто ипохондрическую, или превращенную истерическую «суперструктуру». В нашем случае мы имели дело, несо­мненно, с комбинацией обеих возможностей, и истерическая сторона невроза сделала возможным перенос и психоана­литическую разрядку ипохондрических ощущений. Там, где такой возможности разрядки не существует, ипохондрик остается недоступным для лечения и фиксируется - часто до безумия - на ощущениях и наблюдении своей паресте­зии.

Ипохондрия в чистом виде неизлечима; только там, где - как здесь - присутствуют невротические компоненты переноса, психотерапевтическое вмешательство может обе­щать некоторую надежду на успех.

МЕЛАНИ КЛЯЙН

Мелани Кляйн, психолог, обучавшаяся у Ференци и у Абрахама (Abraham), начала применять психоанализ в Германии в 1919 году. В 1926 году переехала в Англию и здесь стала лидером одной из двух групп, на которые разделились британские психоаналитики. Другую группу возглавляла Анна Фрейд, дочь Зигмунда Фрейда.

Мелани Кляйн и члены ее группы считали, что даже при работе с очень маленькими детьми аналитику следует стремиться к исследо­ванию конфликтов влечений и после этого истолковывать их детям. Анна Фрейд занимала противоположную позицию, считая, что более целесообразный путь — понимание и уважение терапевтом инстинк­тивных влечений и психологической защиты ребенка, а также изме­нение их в нужном направлении.

После того, как Фрейд впервые провозгласил свои психоана­литические теории, одной из главных причин несогласия с его по­ложениями было неверие в теорию детской сексуальности. Фрейд