не пробуй втирать мне очки насчет того, что отдать это добровольно — это мой долг.
Нолан встал, покрасневший, с туго сжатыми губами, и направился к двери, ни сказав ни слова. Над дверью зажегся свет, прогудел гудок — и он ушел. Двое ученых продолжали смотреть на Мак-Кейна еще секунду, а потом вернулись к своим занятиям.
— Ну, ну — пробормотал еле слышно Смовак и склонился к прерванной партии. Мунгабо на своей верхней койке восторженно щелкал языком. Скэнлон сел на свою койку напротив.
— Я вижу, вас неплохо обучили.
— Он когда нибудь унимается?
— С новичками он хуже всего. Или он подружится, или отстанет, а иногда — тут он кивнул Мак- Кейну, — кто-нибудь делает так, чтоб он отстал. Но я так думаю, что теперь у нас будет небольшая передышка. — Скэнлон подождал, пока Мак-Кейн посмотрит на него, и отвернул борт куртки, показав горлышко металлической фляжки. Он подмигнул и зашептал:
— Из маленького агрегата, который есть у одного моего друга. Почти так же хорош, как потин, (ирландский самогон — прим. перев) правда, не знаю, можно ли его сравнить с вашим виски. Как насчет капли-двух, чуть погодя?
— Отлично. А за что?
— Скажем, в кредит. Когда мне понадобятся твои услуги, я дам знать. Скэнлон задумчиво почесал нос. — Но по слухам, которые до меня дошли, ты, кажется, уже заработал это.
— Ну, с тем, кто наливает, не спорю.
Скэнлон долго и заинтересованно глядел на Мак-Кейна, словно оценивая его.
— И эта их система вовсе не так уж важна даже для него, чтобы так волноваться.
Мак-Кейн вопросительно поднял глаза:
— Какая система? Ты имеешь в виду Нолана? Русскую систему?
— Да, конечно, что же еще?
Мак-Кейн нахмурился, не понимая, к чему он клонит. Скэнлон повел глазами из стороны в сторону, словно показывая: и у стен бывают уши.
— Они тоже никому не верят. — ответил Мак-Кейн, кивнув, чтобы показать, что он понял знак. — Это что-то вроде условного рефлекса. Ты знаешь, что крепостные Толстого не хотели, чтобы он отпускал их. Они думали, что это ловушка. И учиться они тоже не хотели, потому что думали, что он обучит их и продаст царю в солдаты.
Скэнлон грустно покачал головой.
— Да, это ужасно. — Я не знаю, почему так получается.
— Столетия жизни под властью хищных тиранов. — ответил Скэнлон. Система, только поощрявшая эксплуатацию.
— Ты хочешь сказать — как у Бриттов?
Скэнлон на мгновение взглянул на него.
— Давай-ка выйдем прогуляемся. — предложил он.
— Мне кажется, что ты начинаешь понимать, как делаются дела в Замке, Лью. У меня сложилось впечатление, что ты не новичок в таких делах, но где ты набрался опыта — это целиком твое личное дело. — Они вышли из задней двери блока В на площадку для прогулок, где, как обычно по вечерам, было полно серых фигур — гуляющих, стоящих, глазеющих.
— И как тебе это место?
— Странная тюрьма.
— Да, это так. А у тебя есть какие-нибудь мысли, почему это так?
Мак-Кейн не видел смысла что-либо скрывать:
— Это информационная шахта.
— Да, это интересная мысль.
— В каждой шахте есть шахтеры. И в каждой шахте есть руда. В этой только трудно отличить руду от пустой породы.
Да, Мак-Кейн пришел к выводу, что все это заведение создано для сбора информации — занятие, к которому русские всегда питали страсть. И для агента иностранной разведки, как он сам, и для коренного русского диссидента Замок был полон людей, которые знали врагов режима дома и за границей, и, главное, их цели и намерения — бесценный урожай информации. Конечно, здесь должны быть и сборщики урожая. Вряд ли он был первым, пришедшим к такому выводу, и именно поэтому здесь никто никому не верил. В теорию укладывалась и мягкая дисциплина под выдуманными предлогами: начальство хотело, чтобы заключенные встречались друг с другом, смешивались, общались и строили общие планы по уничтожению или обману системы — и чем больше у них развяжутся языки, тем лучше.
Они прошли мимо группы гимнастов, упражнявшихся на самодельных снарядах, и Скэнлон подтолкнул Мак-Кейна к собравшимся в центре, где импровизированный хор из десятка заключенных весело распевал румынскую народную песню.
— Ну что ж, мистер Эрншоу, или кто вы там на самом деле, я решил попытать с вами счастья. — Скэнлону пришлось наклониться и крикнуть ему в ухо, чтобы тот услышал. Мак-Кейн обратил внимание, что вокруг все заняты тем же самым, не обращая на певцов никакого внимания. Он слегка улыбнулся, когда цель этого песнопения дошла до него.
— Почему именно со мной?
— Три вещи, которых не делают стукачи.
— Какие же?
— Неважно. — ответил Скэнлон, а Мак-Кейн уже догадался, о чем речь. Он не выдавал себя за переведенного из другой части Замка, что объяснило бы его знакомство с теми вещами, о которых новичок не знает; он не отрицал, что говорит по-русски; он не пытался даже рассказать кому-нибудь свою 'легенду', тем более убедить в том, что она подлинная. Скэнлон продолжал:
— Кроме того, я горжусь тем, что неплохо разбираюсь в людях.
— Ну что, Кев, я рад слышать это. И что же ты хочешь?
— Купить твою душу, конечно. А чего ты еще ожидал от дьявола?
— А кто сказал, что она продается? Я читал в книжках, что такая сделка к добру не приведет.
Скэнлон хлопнул его по спине.
— Ага, осторожный, да? Это хорошо. Теперь — я думаю, что кое-кто из моих друзей сможет тебе в чем-то помочь.
— Это интересно. Продолжай.
— Я так понимаю, что ты пытался получить по официальным каналам через Лученко определенную информацию.
— Я просил его о встрече с комендантом. Первый раз в первый же день здесь, а потом — на третий.
— А результат?
— Никакого. Я думаю, что меня просто за нос водят.
— А что ты хотел узнать — вообще, вообще? Можно не указывать конкретно.
— Когда меня арестовали, я был с коллегой. Я хотел бы узнать, что нового.
Скэнлон кивнул и стал наблюдать за хором, который к тому времени уже исполнял песню, в которой Мак-Кейн узнал мелодию скрипичного концерта Брамса. Затем ирландец резко изменил тему разговора:
— Тут дело не в том, что русские неспособные, понимаешь. Их система просто не дает им разумной цели, к которой можно стремиться. Их поощряют не за то, что они хорошо трудятся, а за выполнение Плана, даже если План бессмыслица. — Он помолчал и добавил с отсутствующим видом: — Это ведет к страшной коррупции, можно сказать, присущей этому обществу. Ничего не сделаешь, если не заплатишь нужной цены нужному человеку. Но с другой стороны, можно провернуть что угодно, если знаешь, кому заплатить.
— Если Лученко нужно подмазать, он должен сказать об этом. Я мысли читать не умею.
— Да, да, он накручивает людей, пока они не забеспокоятся. Набивает цену. Но не исключено, что тебе нужен вовсе не Лученко. — Скэнлон сделал паузу, покосился на Мак-Кейна и наклонился к нему:
— Кое-кто из нас в неплохих отношениях с офицером охраны, который имеет доступ к центральной информационной системе. Я могу тебя с ним свести. Он сможет узнать, есть ли новости о твоем друге.
