сказали, что ресурсы здесь ограничены. Зачем их тратить зря? Я могу учить детей, может быть — ведь в колонии есть дети, или что-то связанное с медициной агрономией… что угодно…
Ольга выглядела растерянной.
— Я не знаю, могу ли я вам чем-то помочь… — Она поймала умоляющий взгляд Полы и от этого сделалась только более замкнутой. Она поднялась и повернулась к двери.
— Мои проблемы — это одно, я могу кричать о них во все горло. Но вмешиваться в политику, или что-то вроде этого — совсем другое. Мне очень жаль, но я думаю, что у вас все успокоится само с течением времени.
Она остановилась, как будто вспомнив о чем-то.
— Какая у вас специальность?
— Электронные коммуникации. Компьютеры…
— Где вы учились этому?
— Мне не хотелось бы говорить это.
— Хмм… — Ольга заинтересованно смотрела на Полу. — Вы что-нибудь понимаете в коммуникационных протоколах и операционных системах? Процедуры шифрования, аппаратные микропрограммы?
— Немного, — осторожно ответила Пола.
— А как насчет русского оборудования?
— Приходилось работать.
— Ясно, — Ольга взялась за подбородок и пристально посмотрела на Полу. Потом она все-таки решилась:
— Я ничего не могу обещать, и чудес я не делаю. Так что не надейтесь особенно. Но что-нибудь — попробую, — с этими словами она повернулась и вышла из комнаты.
Немного спустя с процедур вернулись две соседки Полы, и за ужином она старалась изо всех сил, чтобы болтать так же беззаботно, как и они. А когда ужин закончился, те же самые двое охранниц, которые водили ее на работу, пришли, чтобы забрать Полу с собой. Анастасия с Таней сунули ей коробку конфет, которой они лакомились.
— За дружбу американцев и русских, — прошептала Анастасия. Таня улыбнулась ей и ободряюще погладила по плечу. Пола поцеловалась с ними и почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.
— Если нас оставят в покое, мы будем дружить, — ответила она. Затем, борясь с растущим в ней чувством ужаса, она вернулась к кровати и взяла свою сумку. Охранницы с каменными лицами ждали у двери.
В этот момент в коридоре раздались торопливые шаги и вошел доктор Рубаков, старший терапевт, со стопкой бумаг.
— Хорошо, она еще здесь, — Рубаков повернулся к охране. — Приказ отменен, американка остается здесь еще на три дня, будет отдыхать и выздоравливать. Вот приказ, все бумаги, все подписано и разрешено. Можете идти, — он протянул бумаги старшей охраннице. Та взяла стопку, внимательно прочитала верхний листок, вернула их врачу, и, наконец, пожав плечами, кивнула второй. Они ушли, захлопнув за собой дверь.
Помилование было столь неожиданным и ошеломляющим, что в какой-то момент Пола думала, что она снова упадет в обморок. Задрожав, она уселась на край кровати. Рубаков довольно улыбался.
— Я рад, что они передумали. Вам необходимо еще немного отдохнуть. Он подошел поближе и несколько секунд внимательно изучал Полу, поглаживая усы.
— Возможно, мы сможем договориться? — спросил он неожиданно низким голосом. — Я могу достать хорошую косметику, настоящую французскую, не меньше. Вы будете выглядеть и чувствовать себя совсем по-другому. Ну как, заинтересованы?
Пола вздохнула и закрыла глаза.
— Заинтересована в чем?
Рубаков был удивлен и растерян:
— Нет, нет! Вы меня неправильно поняли. Я хочу, чтобы вы позанимались моим английским!
23
Это было словно помилование от смертного приговора. У Полы не было уверенности, что эта перемена в последнюю минуту была делом Ольги, и сейчас она пыталась полностью использовать возможность прийти в себя ответы на вопросы она будет искать в свое время. В глубине души у нее теплилась надежда именно на Ольгу, хотя она боялась признаться в этом даже себе, боялась жестокого разочарования в будущем. Пола повеселела, стала приветливей к другим.
Уже на следующий день доктор Рубаков осыпал ее роскошью в виде крема для рук, лосьона и даже лака для ногтей, и еще помады, коричневато-розовой, как раз для ее лица. После завтрака — вареные яйца, ветчина с острым гарниром из картошки и лука, поджаренный хлеб с маслом и настоящий кофе — Пола честно принялась выполнять свою часть договора и провела с доктором импровизированный урок английского. Через час он ушел на дежурство и вернулся снова во время обеденного перерыва, а потом еще раз, вечером.
— Я и не думал, что это так, так… ужасно?
— Ужасно, — подсказала Пола по-английски.
— Йес, ужасно! — Рубаков всплеснул руками, в отчаянии глядя на листки бумаги, лежавшие перед ним и Полой.
— Здесь слова пишутся одинаково, а читаются по-разному, а вот тут наоборот, звучит одинаково, а пишется совсем по-другому. В чем тут смысл? Откуда вы знаете, как что писать? И как этому учатся дети?
— Я же не выдумываю это. Я просто объясняю вам, как это есть, ответила Пола. — Может быть, поэтому ваши парни и наши парни никак не могут договориться.
Они рассмеялись.
— Это все из-за древних диалектов, — по-русски вмешалась Таня, прислушивавшаяся к разговору, сидя на кровати.
— Что вы имеете в виду? — спросил Рубаков.
— Давным-давно, еще у римлян и греков возникали проблемы: как разговаривать с рабами, которых привозили из покоренных племен, объяснила Таня. — Домашние и слуги говорили на диалектах — упрощенной смеси языков, в которой смешивались все странности оригиналов. Проходили века, волна беглецов от религиозных и политических преследований и тому подобное, достигла Британии, и все говорили на своих языках. Они селились в разных местах, и когда наконец встретились вместе и нашли общий язык, то больше никто ничего менять не стал. Так что английский — это диалект диалектов всей Европы.
— А сейчас Америка добавляет туда немного идиш, немного испанского, немного негров, индоамериканцев и Бог знает, кого еще. Получится какой-то суперязык, — ответила Пола.
— Ну, у русских-то такой проблемы никогда не возникало, прокомментировала от дальней стены Анастасия. — Никто не рвется к нам. Наоборот, все рвутся наружу.
На следующее утро Рубаков сказал Поле, что днем прибудет генерал Протворнов, который хочет с ней поговорить. Это вернуло ее к действительности и на целых два часа у нее пропало настроение. Она думала о будущем в смешанных чувствах, колеблясь между сдерживаемой надеждой и отчаянием. Протворнов прибыл незадолго до обеда, сопровождаемый майором Ускаевым. Они взяли с собой Полу и закрылись в комнате дежурной сестры, рядом с палатой. Протворнов уселся за стол, и показал Поле на стул напротив. Ускаев сел сбоку у стены.
Протворнов тяжко вздохнул; Поле он почему-то напомнил мишку косолапого. Он облокотился на кресло и потер виски пальцами.
— Я слышал, что вы виделись с товарищем Ошкадовой, — сказал он наконец.
— Ошкадовой? Это Ольга, ученая из Новосибирска?
