девяносто секунд, откуда мы получаем радиус чуть меньше километра, или шесть десятых мили.
Пола потрясла головой, словно пытаясь проснуться.
— Но это не… Я имею в виду, если складывать так векторы… Все должно весить больше.
— С теми цифрами, которые я только что приводил, на десять процентов, — согласился Рашаззи. — Что, пожалуй, максимум, к которому люди могут привыкнуть достаточно быстро, и поэтому больший угол наклона невозможен. Но и ускорение силы тяжести, измеренное в Замке, на десять процентов больше, чем земное. Странный метод конструирования космической станции, правда?
— И по странному совпадению, весы, на которых тебя взвешивали в госпитале, откалиброваны так, чтобы показывать на десять процентов больше, — добавил Хабер. — Очень интересно, не правда ли?
— Ты помнишь ощущение тяжести во всем теле, когда ты очнулась? спросил Эрншоу. — Мы тоже. Это прошло через несколько дней.
Пола посмотрела на рисунок Рашаззи с изменившимся выражением, словно она уже хотела, чтобы ее убедили. Но сейчас в ней проснулся ученый, выискивающий ошибки.
— А зачем вообще ее вращать? Если она находится на Земле и уже есть сила тяжести, зачем это нужно?
— Из-за того, что кривизна должна быть встроена в конструкцию. Статичная платформа должна быть плоской, как поднос. Внутри нее никогда не возникнет ощущение, что ты крутишься в кольце, как белка в колесе. Но если ее накренить, то возникает нужный вертикальный изгиб и поверхность перед тобой действительно по мере удаления загибается вверх.
Пола с сомнением глядела на рисунок Рашаззи, потом взяла еще один листок и провела карандашом две кривых линии, идущие по бокам наблюдателя, по мере удаления сходящиеся вместе и загибающиеся вбок. Это был вид с поверхности этого гоночного трека Рашаззи. Она добавила еще несколько радиальных линий от внешнего края кольца к внутреннему и нарисовала несколько человеческих фигурок на разных расстояниях. Затем критически взглянула на результат своих усилий и протянула его другим. Другие молчали. Наконец она не выдержала:
— Нет, я все равно в это не верю. Как бы вы не маскировали ее она все равно будет выглядеть, как наклонная гоночная кольцевая трасса. По мере удаления люди должны будут казаться наклоняющимися в сторону. Это будет выглядеть приблизительно так. А должно — вот так.
И она нарисовала второй рисунок, с теми же двумя линиями, сходившимися в перспективе, но на этот раз поднимающимися прямо вверх, не уклоняясь в стороны. Это изображало вид из беличьего колеса изнутри. Пола снова добавила несколько человечков.
— Видите, они совсем не похожи. Люди должны оставаться на вертикали и уменьшаться в росте, — Пола показала на первый рисунок. — Если перекрыть все возможности глядеть на большое расстояние, то это может пройти. Но я только что приехала из Тургенева в Новую Казань, да и все вы были снаружи. Видно всю дорогу от Новой Казани до Агрокультурной станции 3. И так везде. Луч зрения на больших расстояниях не блокируется так, как это было бы на кольцевом треке. Так как же это может быть так, как вы думаете?
Рашаззи взял у нее карандаш.
— Нас это тоже очень долго сбивало с толку, поэтому сначала мы отбросили объяснение про кольцевой трек. Но вот как это можно сделать.
Он повторил первый рисунок Полы, но на этот раз пересек две кривые двумя параллельными линиями, образовавшими прямую полосу, как кусок резиновой ленты, положенный на изогнутый край тарелки. Затем он добавил несколько вертикальных линий, соединил их горизонталями, чтобы завершить иллюзию, и протянул рисунок Поле.
— Нужно построить стены. Колония, внутри которой мы находимся, изнутри точная копия настоящей 'Терешковой', той, на которую ты прилетела в мае. Но у этой копии — одно отличие. Она построена из нескольких прямых сегментов со стенами, которые не изгибаются в сторону по горизонтали, и, как я уже объяснял, с полом и потолком, изгибающимся по вертикали, так что сила тяжести перпендикулярна полу, как и в настоящей станции. Шесть больших сегментов идут между основаниями спиц. А соединены они основаниями спиц — еще шесть сегментов, только поменьше, три города и три агрокультурных станции.
Рашаззи порылся в бумагах, над которыми они спорили, когда появилась Пола с Истамелом, и протянул ей план, о котором он говорил.
— Но это значит, что вам придется сворачивать в сторону, проходя из сегмента в сегмент, — прокомментировала Пола. — Это будет…
Она замолчала, неожиданно поняв, в чем дело.
— У архитектора, который строил эти города, не было пунктика, напомнил Эрншоу, словно прочитав ее мысли. — Они сделали так специально, чтобы ты теряла направление.
— По крайней мере, достаточно запутывалась, чтобы не сообразить, что ты уклонилась от своего направления на тридцать градусов, — добавил Рашаззи.
И это объясняло, почему в городах и агростанциях были такие высокие здания: чтобы закрыть дальний вид. С относительно небольших расстояний обзор закрывали здания, а если отойти дальше, то прогиб потолка мешал увидеть что-либо поверх зданий, в следующей прямой секции.
— Те кусочки неба, которые ты видела кое-где за зонами перехода, без сомнения, оптические изображения, проецируемые на экраны, встроенные на верхних уровнях, — сказал Хабер. — Даже с близкого расстояния разницу отличить невозможно. Звезды над головой и спицы, поднимающиеся к оси тоже картинки.
— И значит, никакой оси нет, и поэтому он не мог там быть, продолжал Эрншоу, показывая на безжизненное тело Истамела. — И вот почему вокруг спиц так строги меры безопасности.
Пола снова посмотрела на бумаги, лежащие на столе. Ей требовалось какое-то время, чтобы целиком все осознать.
— Внушение довершило все остальное. Конечно, есть некоторые искажения, но неравномерная поверхность земли сглаживает их. Сила тяжести в длинных секторах несколько изменяется от начала к середине, а угол наклона с внешней стороны немного возрастает. Но над этим доминирует другое — сознание того, что ты знаешь — ты прибыл сюда через космическое пространство, и эта убежденность формирует твое восприятие. Как ты отреагировала в начале? А если ты еще окружена людьми, которые лишь усиливают эту убежденность? Зачем тогда вообще сомневаться в этом?
— А почему ты засомневался? — спросила Пола.
— Я? Я не сомневался. Спроси у них. Они были учеными… пока ты спасала мир.
Пола долго на это напрашивалась, поэтому не стала возражать. В ее голове возникало столько вопросов, что она не знала, с чего начать.
— А все люди там снаружи? Их ведь не подвергали подобному лечению? Не в таком же масштабе.
— Русские офицеры и тому подобное, без сомнения, играют свои роли, объяснил Эрншоу. — И вероятно, большинство заключенных — тоже. Но есть и настоящие, вроде нас, вероятно, чтобы при контактах не возникало ощущение подделки.
— Я имею в виду всех обитателей колонии.
— Не знаю. Им могли сказать, что они принимают участие в эксперименте по моделированию, и потребовали соблюдать молчание — чтобы сохранить реализм. С другой стороны, я говорил с многими, которые не могут точно вспомнить, как они сюда попали. То есть они думают, что могут, пока у них не спросишь. И тогда обнаруживается, что все это расплывчато и неопределенно.
— Наркотики, — сказал Хабер. — Можно, наверное, перевезти сюда людей, имитировав двухдневный полет, под действием веществ, влияющих на ощущения или ориентацию, которые ослабят память и повысят внушаемость.
— А невесомость?
— А они не вспомнят. Они будут вспоминать, что невесомость была, как им и внушили.
Пола прикрыла глаза, кивая головой в знак того, что она окончательно убеждена.
— Но почему? — спросила она неожиданно усталым голосом. — Что может оправдать такие усилия, цену, уплаченную за… все это?
— Мир, — ответил Эрншоу. — Они уже давно видели, к чему клонится их игра, а это — их последний
