Данфи был потрясен.
— Нескольких, — повторил он. — И скольких же?
— Дайте подумать. Начиная с семьдесят второго… думаю, мы уничтожили примерно пару тысяч. В газетах говорилось, что в четыре или в пять раз больше, но… ведь стоит только начать, и у вас найдется масса подражателей. Как только что-то подобное закручивается, оно начинает жить собственной жизнью. Откровенно говоря, в том-то была и суть, по крайней мере как я понимал основную идею замысла: чтобы оно начало жить собственной жизнью.
— Пару тысяч, — повторил Данфи.
— И несколько лошадей.
Данфи кивнул.
— И лошадей тоже.
— По правде говоря, — сказал Брейдинг, — одно из первых животных, которого мы убили, была лошадь. Содрали кожу и мясо от шеи и выше. Сколько шума было в газетах. Кличка у нее была Придира. Вы, наверное, читали. Повсюду на первых полосах. Бедняга.
Данфи покачал головой и задумался. Вот что имеется в виду, когда говорят о «когнитивном диссонансе». И вот что имеют в виду некоторые, когда говорят: «Сидит как контуженый».
— Ее можно и сейчас увидеть, — добавил Брейдинг.
— Кого?
— Придиру! Ее скелет стоит в музее. В музее Лютера Бина. В Аламосе.
Данфи снова заморгал.
— Но…
— Ну конечно, вначале мы кололи им транквилизаторы.
Данфи покачал головой:
— Но… зачем?
— Зачем? Вы что, не понимаете, как им было больно?
— Нет, я не…
— А зачем… ну понятно… из-за органов. По крайней мере считалось, что из-за органов.
—
Брейдинг захихикал. Нервно…
— В основном гениталий. Языков. Ануса. У нас был один из первых портативных лазеров… портативных, конечно, сильно сказано, величиной он был с твой холодильник, но с его помощью мы могли вырезать анус у коровы за тридцать секунд. На месте удаления оставался идеальной формы кружочек. Теперь я, конечно, должен признать, что по краям раны спекался гемоглобин, но во всем остальном круг был идеальный. Совершенный.
Данфи внезапно почувствовал, что ладони у него стали влажными, а в комнате почему-то вдруг сделалось нестерпимо душно. Вспомнилось тело Лео Шидлофа, и он не знал, что сказать. Впрочем, это уже не имело значения. Брейдинг завелся, и теперь его трудно было остановить.
— Главная цель, само собой, состояла в том, чтобы произвести впечатление. Фермер выходит в поле. И что он видит? Свою любимую буренку на земле, практически вывернутую наизнанку. Не осталось ничего, ни ребер, ни тканей, ни внутренних органов, только шкура и череп, и останки ее лежат на снегу, словно стопка грязного белья. И нигде ни капли крови и никаких следов. — Брейдинг даже улыбнулся при воспоминании. — Уж поверьте мне, такая картина потрясла бы любого, кто к ней не был готов.
— Но как вы… — пробормотал Данфи и осекся.
— Могли не оставить следов? Ну в общем, все зависело от времени года. Если было холодно и на земле лежал снег, мы просто приземлялись и делали то, что от нас требовалось. Выполнив задание, поднимались в воздух и устраивали небольшой снегопад, примерно так, как это делают на лыжных курортах. У нас имелся большой резервуар с водой, напорные шланги ну и все остальное, что необходимо. Таким образом мы заметали следы. А если погода была сухая, мы просто поднимали корову на лебедке, делали с ней то, что требовалось, а затем сбрасывали на расстоянии полумили от того места, где ее подобрали. И тоже не оставляли никаких следов.
Данфи очень медленно, с трудом выговорил свой следующий вопрос:
— А фермеры? Что они должны были подумать?
Брейдинг пожал плечами:
— О, я не знаю. Разное. Ходили слухи о сатанистских сектах… о пришельцах… НЛО. По сути, они думали то, что хотел им вложить в мозги «Оптикал мэджик».
— «Оптикал мэджик»?
— О, эти ребята — вариант «секретной шарашки». Только не самолеты, а спецэффекты. Были способны у вас в голове все вверх дном перевернуть!
— Неплохо…
— Я не шучу! У них есть такие технологии… специальное освещение… прожектора… голограммы… Вы не отличили бы то, что они делают, от настоящего волшебства. Признаться, я иногда думаю, кое-что из того, чем они занимаются, на самом деле и есть волшебство!
— Не шутите?
— Клянусь! Эти ребятишки способны заставить вас поверить во что угодно!
— Неужели? И во что? Приведите какой-нибудь пример.
Ни мгновения не раздумывая, Брейдинг выдал:
— Пасипарана.
— Что за…
— Паранб! Дерьмовая маленькая деревушка в западной Рондонии. По крайней мере раньше такой была.
— А где расположена Рондония?
— В Бразилии, — ответил Брейдинг. — У них там есть один грибок. Что-то вроде галлюциногена. Он растет только там, ну и Управлению он срочно понадобился. А местные сказали: «Нет!» Племя индейцев. Священная земля. И прочее такое же дерьмо.
— И что?
— Мы послали туда проповедника-пятидесятника, который сказал им: «Ииииисусссс говорит вам, что вы должны уйти».
— И они ушли?
— Конечно, нет. Они ж тогда не были христианами. Они еще были дикарями.
— И что произошло?
— «Оптикал мэджик» открывает там свое дело, и не успели мы оглянуться, как индейцы уже молятся сорокафутовой ПДМ…
— ПДМ?
— Пресвятой Деве Марии. Ну естественно, речь идет о голограмме. Примерно, как я сказал, в сорок футов высотой, висит в воздухе над деревней три ночи подряд. И луна прямо у нее над плечом! Вид такой красоты, что от слез не удержаться! Все в голубом свете и…
— Значит, индейцы ушли?
— Они не просто ушли, они уползли оттуда на коленях. И возможно, все еще ползут.
— «Оптикал мэджик», — пробормотал Данфи.
— Верно. И Меджугордже — тоже их рук дело. Розуэлл. Тремонтон. Галф-Бриз. Все великие дела!
Данфи затряс головой, словно пытаясь поставить на место мозги.
— Понимаю, — сказал Брейдинг. — Звучит дико. Конечно, и они не во всем идеальны. Но в нашем мире вообще нет ничего идеального. — Он помедлил мгновение. — Хотите кое-что посмотреть?
Данфи пожал плечами, он пребывал в полной растерянности.
— Конечно.
Брейдинг усмехнулся:
— Сейчас вернусь. — Он выкатился на своем кресле из комнаты, явно предвкушая что-то. Минуту спустя Брейдинг вернулся с видеокассетой на коленях. Подъехав к телевизору, вложил кассету в видеомагнитофон и нажал несколько кнопок. — Посмотрите-ка.
