Возница передовой повозки, тем временем, щелкнул бичом, мулы встряхнули мордами и свернули на проселочную дорогу. Остальная вереница потянулась за ними.
— Так мы, я надеюсь, собьем со следа погоню, — наклонившись к уху Сабина, шепнул легат. — Я, конечно, предпринял все меры предосторожности, но у меня нет уверенности, что кто-то из посвященных в мои дела не проболтается. Такая вероятность всегда существует.
Сабин нахмурился. Намек более чем ясен. Уж не подозревает ли достойный Паулин трибуна Первого Италийского легиона?
Светоний понял его мысли.
— Нет, — слегка улыбнулся он. — Я говорил не о тебе и не о твоих слугах, хотя не могу сказать, что этот Корникс мне очень нравится. Я имел в виду других людей.
— Зато мне нравится Корникс, — упрямо сказал Сабин. — Он лопух, конечно, но однажды он спас мне жизнь. Я не забываю подобных услуг.
— И правильно делаешь, — серьезно заметил Паулин и вновь посмотрел на карту. — Так, скоро будет какой-то постоялый двор. Там мы задержимся на пару часов. Передохнем, перекусим, а главное посмотрим — не будет ли погони. Хочется думать, что даже если будет, то она пойдет по дороге на Дамаск.
— Если нет? — резко спросил Сабин. — Если они разгадают наш маневр и настигнут нас в этом постоялом дворе. Что тогда?
— Тогда... — задумчиво произнес Паулин. — Тогда я надеюсь, что боги дадут нам умереть достойно.
— Вот как? — язвительно сказал трибун. — И больше тебе, легату цезаря, не на что надеяться?
— Ну почему же? — улыбнулся Паулин. — Я могу надеяться на Децима Варона, на прокуратура Грата... да мало ли вокруг надежных честных людей, которые помнят о своем долге?
— А на достойного, Тиберия у тебя уже нет надежды?
Паулин покачал головой.
— Напрасно ты пытаешься подвести мои слова под закон об оскорблении величия, — с грустью сказал он. — Конечно, власть цезаря велика, а скоро она вообще станет безграничной, но... он ведь далеко, и здесь правят другие. Другие лица и другие законы.
Сабин недоверчиво скривил губы. Он уже совершенно не знал, что ему думать. Легат ведет себя так странно. Какие-то намеки... угрозы... подозрения. А может, он сам ведет нечестную игру?
Что ж, все возможно. Однако цезарь лично, в присутствии самого Сабина, назначил Марка Светония ответственным за операцию. Ну а если предательство или измена станут очевидными, то тут уж другое дело. Он будет знать, как поступить.
И Сабин покосился на свой меч.
Светоний перехватил его взгляд, глубокомысленно хмыкнул и откинулся на спинку сидения.
— Вот что, трибун, — сказал он, закрывая глаза. — Я не спал уже две ночи. Попробую немного вздремнуть, а ты разбуди меня, когда мы подъедем к постоялому двору. Там, за кружкой вина, я и объясню тебе мое, на твой взгляд странное, поведение. И ради Богов, не подозревай меня ни в каких коварных замыслах. Я, как и ты, служу цезарю и Империи, сенату и народу. Поверь, это главная цель моей жизни.
Паулин умолк. Его голова свесилась на бок. Повозка лихорадочно тряслась на выбоинах и колдобинах проселочной дорога, но это отнюдь не мешало легату наслаждаться сном. Заслуженным сном.
Сабин с сомнением покачал головой и отвернулся. Некоторое время он старательно обозревал окрестности, но так и не заметил ничего достойного внимания, кроме выжженной солнцем земли, чахлых кустиков по краям дорога, да каких-то неизвестных ему зверьков размером с кошку, которые прыгали в отдалении.
А потому трибун тоже откинулся на спинку сиденья и предался размышлениям, доминирующим среди которых было воспоминание об их последнем — и пока единственном — любовном свидании с прекрасной златовласой Эмилией, правнучкой Божественного Августа.
До постоялого двора, который назывался как-то по-гречески, а как именно, Сабин не разобрал, что-то связанное с верблюдом, они добрались через полтора часа.
Будить легата не возникло необходимости — он проснулся сам. Отдав необходимые распоряжения слугам и хозяину корчмы, Паулин удалился в комнату для важных гостей, которая отличалась от остальных лишь более чистым столом, меньшим количеством пыли и ограниченным числом здоровенных черных тараканов. Сабин, понаблюдав немного за тем, как рабы владельца заведения справляются со своими обязанностями, тоже направился туда, предоставив Феликсу свободу действий.
Бывший массилийский коммерсант Корникс явно чувствовал себя неуютно в роли обслуживающего персонала, от которой он успел уже отвыкнуть, но тут трибун ничем не мог и не собирался ему помочь. Слуги съедят свой прандиум в другом помещении, менее комфортном, а точнее — более некомфортном. Самолюбие галла могла утешить лишь мысль, что носильщики из конторы Патробия вообще останутся на улице и здесь пожуют свои ячменные лепешки, запивая их теплой водой.
Когда трибун вошел в комнату, на столе перед Паулином уже стоял кувшин вина и миски с едой. Жареная баранина, оливки, сыр, финики... Что ж, вполне могло быть и хуже.
Сабин присел на скамью и потянулся за мясом. Он уже изрядно проголодался. Светоний Паулин, напротив, не проявлял особого аппетита. Он вяло пожевал финик, глотнул вина и снова задумался.
Сабин терпеливо ждал обещанных пояснений, не забывая при этом набивать себе рот бараниной и сыром.
Наконец он утолил голод и откинулся на спинку неудобного деревянного стула, чувствуя, как в тело впиваются занозы. Но сейчас трибун не обращал на это внимания. Он ведь тоже не спал последнюю ночь и теперь ощущал, как Гипнос изо всех сил пытается смежить его веки. И бороться со сном становилось все труднее и труднее...
Но вот Паулин заговорил и первые же его слова отрезвили Сабина, как ведро холодной воды.
— Теперь, трибун, слушай, — вдруг неожиданно и резко сказал легат. — Слушай и запоминай. Возможно, что от нас с тобой зависит сейчас судьба Империи.
Ты знаешь, зачем мы с тобой были посланы сюда — чтобы отыскать золото, которое иудейский царь Ирод похитил у Марка Антония и спрятал где-то. Там действительно речь шла об огромных сокровищах, крайне необходимых сейчас Риму и цезарю. Ведь государственная казна нынче почти пуста — Божественный Август слишком легко расставался с деньгами. Да, он возвел множество монументальных построек, но государство нуждается не только в храмах и дворцах.
И вот мы с тобой прибыли в Антиохию, находясь на пути в Палестину. Должен тебе сказать, что достойный Тиберий, кроме поручения, связанного с золотом фараонов, дал мне еще одно. А именно — я должен был выяснить, какова обстановка в восточных провинциях, а конкретно, в Сирии. Видимо, у цезаря были какие-то подозрения. Что ж, могу сказать теперь, что сомневался он не без оснований.
Наверное, я не открою тебе секрет, если скажу, что отношения между Тиберием и его матерью Ливией сейчас не самые лучшие. Каждый из них хочет быть первым и делает для этого все.
Уж извини, я ознакомился с твоей биографией, прежде чем согласился взять тебя в качестве помощника, и знаю, что ты в свое время довольно активно способствовал Агриппе Постуму.
Сабин открыл рот, чтобы что-то сказать, но Паулин решительным жестом остановил его.
— Сейчас мы говорим не об этом. То — дела прошлые. Во всяком случае, тебе не нужно объяснять ситуацию, которая сейчас создалась в Палатинском дворце. Однако хочу напомнить — мы служим цезарю, мы присягнули ему на верность и теперь уже не имеет значения, каким путем он добился власти, законным или нет.
Мы служим цезарю, повторяю, и никому другому. Ни Ливии, ни Сеяну — цезарю. Если ты уяснишь это, то сможешь лучше понять то, что я собираюсь тебе сказать.
Он сделал паузу, а потом взглянул в глаза Сабину.
— Ответь, трибун, ты согласен со мной? Потому что если нет, то больше я ничего не скажу.
Сабин размышлял не больше двух секунд.
— Согласен, — сказал он глухо. — Продолжай, достойный Паулин. Я внимательно слушаю.
А перед взором его стоял сейчас образ Эмилии.
— Отлично, — чуть улыбнулся Марк Светоний. — В таком случае я имею в твоем лице надежного союзника. И это очень хорошо. Мне сейчас крайне нужен человек, на которого я могу положиться на все сто
