жили в мире и согласии.
В гостинице они отдохнули немного, освежились, приняв теплую ванну и легко пообедали. Затем Паулин покопался в своей сумке, почитал какие-то документы и повернулся к Сабину:
— Давай-ка пойдем прогуляемся по городу, трибун. У меня тут есть кое-какие дела. Возьми с собой Феликса, а я возьму британца. Корникс пусть сидит тут. Толку от него, наверное, будет немного.
— Хорошо, — кивнул Сабин и отправился в комнату для слуг, чтобы передать приказ легата.
Через полчаса четверо мужчин вышли из гостиницы и двинулись вверх по центральной улице Тира. Несмотря на центральность, она тоже была узкая и извилистая.
На одном из перекрестков Паулин остановился и завертел головой, что-то высматривая.
— Так, трибун, — сказал он после паузы, — погуляйте в этом районе. Особой опасности для меня не предвидится, поэтому я хочу пойти на встречу один. Нет, возьму с собой Каролунга.
Сабин понимающе кивнул, сделал знак Феликсу, и они еще некоторое время наблюдали, как Паулин с британцем удаляются от центра города. Затем трибун махнул рукой.
— Пойдем, пират, — сказал он. — Осмотримся в славном городе Тире. Надеюсь, здесь меньше бандитов и воров, чем в Антиохии.
Они двинулись в другую сторону. Преодолев пару стадиев, расталкивая по пути суетливых тирийцев и гостей города, Сабин и сицилиец дошли до следующего поворота и тут остановились.
Перед ними высилась громада какого-то храма: здание было сложено из белых мраморных плит, разукрашенное картинами и узорами; надменное, по-восточному вызывающе роскошное.
Сабин вспомнил святилище Богини Тихе в Антиохии и скромное пристанище Фортуны под Римом. А может, здесь, в Тире, в Финикии, тоже есть родственница вершительницы человеческих судеб?
Угадав мысли трибуна, Феликс ловко поймал за одежду какого-то мальчишку, который с визгом пробегал мимо, норовя огреть сучковатой палкой своего босоного товарища.
— Кому посвящен этот храм? — рявкнул бывший пират, нахмурив брови. — Говори, сукин сын, а то Боги тебя покарают!
Мальчишка дернулся, выронил палку и что-то недовольно крикнул на непонятном языке. Его товарищ, отбежав на безопасное расстояние, звонко захохотал и показал язык.
Трибун с улыбкой наблюдал за этой сценой. Рядом с ними остановился какой-то мужчина в голубом хитоне с золотым широким браслетом на левом запястье.
— Этот храм посвящен Богине Астарте, — на ломаном латинском языке сказал он.
Глава XVI
Любовь и ненависть
Храмы, посвященные Богине Астарте, высились по всему миру, поражая паломников своим великолепием, пышностью и таинственностью религиозных обрядов.
Ашторет, как называли ее финикийцы, почитали в Египте под именем Исиды, бородатые ассирийцы молились своему аналогу — Иштар, греки приносили жертвы Афродите, так как считали, что именно она настоящая Астарта, сбежавшая из Финикии на Кипр и вышедшая там на берег из белоснежной морской пены.
Астарту чтили как Богиню рождения, любви и плодородия.. Поэтому и памятник в Пафосе, самом знаменитом святилище Афродиты на Кипре, представлял собой уходящий в небо огромный фаллос. А жрицы Богини по всему миру с энтузиазмом занимались проституцией при храмах, зарабатывая деньги во славу своей покровительницы.
Много невероятных слухов ходило о мистериях, которые устраивались в обителях Астарты, но лишь немногие посвященные знали истинный их смысл и значение.
Римляне, которые в общем весьма терпимо относились к иноземным культам, считая религию средством, которое помогает цементировать многочисленные народы Империи в одно целое, разрешили выстроить храм Астарты и у себя, но лишь за пределами города.
Римская администрация не вмешивалась в дела жрецов, предупредив, правда, тех, чтобы они воздерживались от особо изощренных восточных практик, таких как ритуальное оскопление или религиозная проституция. Но это относилось только к Италии, а в провинциях служителям Богини Астарты по-прежнему была предоставлена полная свобода.
Впрочем, совсем недавно в Риме разразился грандиозный скандал, связанный с именем Исиды, жрецы которой вели себя все более вызывающе и больше думали о собственной выгоде, нежели о служении Богине. А использовали для этого, естественно, искреннюю веру и наивность людей, которые приходили к ним в храм помолиться.
Поводом послужил такой случай. Один римский патриций, молодой разгильдяй и гуляка, воспылал страстью к некой замужней женщине. Когда та отвергла его домогательства и отказалась от его любви, франт предложил ей отдаться за деньги, ибо знал, что супруг весьма ограничивает ее в карманных расходах.
— Я готов заплатить пятьсот ауреев за одну только ночь с тобой, — бесстыдно заявил он.
Женщина с возмущением отказалась и гневно потребовала больше никогда не приставать к ней с подобными гнусностями, а в противном случае она пожалуется мужу-сенатору.
Тогда изобретательный развратник решил действовать другим способом. Он знал, что предмет его страсти является пылкой почитательницей восточного культа египетской Богини Исиды и Бога Осириса.
Молодой человек отправился в храм и переговорил с главным жрецом, обещая ему хорошо заплатить, если святые отцы помогут ему добиться своего. Жрец, алчно блестя глазами, согласился.
За услугу он взял триста ауреев и пообещал сразу же сообщить, как только все устроит. Ему был дан трехдневный срок.
Когда на следующий день женщина пришла, как обычно, помолиться и принести жертвы, бессовестный жрец отвел ее в сторону и сказал:
— Почтенная матрона, Боги открыли мне, что ты, искренняя в своей вере и чистая в своих помыслах, удостоилась величайшей чести. Сам великий Осирис, отец всего живого, хочет провести с тобой ночь.
Наивная почитательница египетского культа чуть в обморок не упала от счастья.
— Только храни это в тайне, — предупредил жрец. — Бог опасается, как бы и другие не стали добиваться у него подобной чести, а он ведь дарит свою любовь только самым достойным.
Женщина клятвенно заверила, что никому не скажет ни слова, но, естественно, еще в тот же день ее подруги узнали обо всем. К следующему утру уже полгорода было осведомлено, что нынче ночью Бог Осирис сойдет на землю, дабы совокупиться с земной женщиной.
Мужу, правда, она ничего не сказала, ибо тот придерживался традиционных верований и скептически относился к восточным божествам, которых столь много развелось в последнее время.
В полночь доверчивая и наивная поклонница Осириса пришла в храм. Жрец проводил ее в отдельное помещение и оставил на широкой постели, освещенной каким-то мистическим мерцающим светом.
А вскоре появился и Осирис. Он ничего не говорил и сразу приступил к делу. Неутомимый Бог наслаждался любовью до самого утра, а потом пробормотал какое-то благословение и удалился на слегка нетвердых ногах. Избранница по-прежнему млела от счастья.
Немного придя в себя, она тут же побежала поделиться с подругами воспоминаниями о божественной ночи. Между двумя визитами ее носилки на улице перехватил тот самый патриций.
— Привет тебе, достойная, — сказал он устало. — Ну, должен признать, что я не зря так стремился побыть с тобой. В постели ты великолепна.
Женщина онемела от ужаса.
— Да, — нагло ухмыляясь, продолжал молодой повеса, — я провел отличную ночь. И что немаловажно — сэкономил двести ауреев.
Тут он привел несколько подробностей, после которых у бедной женщины уже не осталось никаких сомнений.
Сгорая от стыда, вся в слезах, она бросилась к своему мужу и все ему рассказала. А потом заперлась в спальне и недрогнувшей рукой вонзила кинжал себе в сердце.
Поседевший от горя сенатор поспешил к Тиберию.
Цезарь пришел в бешенство. Молодой патриций был в двадцать четыре часа выслан на Корсику в бессрочное изгнание, а жрецов египетского культа распяли на крестах. Храм был разрушен до
