основания.
Тиберий собрал к себе всех служителей восточных Богов и, скрипя зубами от ярости, предупредил, что та же участь постигает любого, кто посмеет еще извлекать личные выгоды из религии.
Его поняли. Но цезарь не успокоился и теперь ждал только повода, пусть даже самого незначительного, чтобы окончательно разделаться с чуждыми Риму верованиями. 392
— Астарта, — повторил Сабин. — Нет, это не Фортуна. Или ты хочешь принести ей жертву?
— Не хочу, — улыбнулся Феликс. — Я бы лучше выпил вина.
— Подождем Паулина, — ответил трибун. — А там посмотрим. Я бы, вообще-то, тоже не отказался.
Они двинулись в обход храма, небрежно поглядывая по сторонам. Народу тут толпилось много, но никто не шумел и не скандалил, не желая, видимо, раздражать Богиню. Продавцы сувениров предлагали свой товар, расхваливали его, как положено, но вели себя не очень навязчиво.
Они прошли еще несколько шагов, и тут вдруг Сабин задержался. Он увидел человека, который, укрывшись за резной колонной, не сводил глаз со входа в храм.
Трибуну показалось, что он уже где-то когда-то видел этого молодого мужчину, но он никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах. Кажется, это было в Риме...
— Что там, господин? — спросил Феликс, перехватив его взгляд. — Знакомый?
— Да, — протянул Сабин. — Знакомый...
И тут он вспомнил.
Этого парня он видел в Ноле, когда находился там со свитой цезаря Августа. Цезарь был при смерти, и Сабин тогда пошел на квартиру сенатора Гнея Сентия Сатурнина, чтобы сообщить тому об известиях, привезенных Корниксом.
Сатурнина не оказалось дома, и трибун повернул обратно. В воротах он едва не столкнулся с юношей в одежде патриция, который, с бледным лицом и горящими глазами, пробежал мимо, крича:
— Где сенатор! Скажите ему, что приехал Луций Либон с важными вестями. Скорее!
Луций Либон.
Сабин остановился и нахмурился. Луций Либон был приемным сыном Сатурнина. Его старый сенатор обручил со своей внучкой, Корнелией. А потом, поскольку ситуация была весьма неопределенная, отправил жену и Корнелию в Африку, к своему родственнику проконсулу Фурию Камиллу.
Но судно сенатора, на котором плыли женщины и их слуги, бесследно исчезло. Тогда, в порту Остии, Сабин был свидетелем, как корабль под названием «Сфинкс» выходил в море. Видел он и странную активность будущего префекта преторианцев Элия Сеяна, а тогда еще просто агента Ливии, который пристально наблюдал за отправкой.
Сабин не сомневался, что именно по приказу императрицы Сеян предпринял нечто, что помешало кораблю Сатурнина доплыть до намеченной цели. Возможно, он организовал пиратское нападение или что- то в этом роде...
А в недавнем разговоре Децим Варон, прибывший из ставки проконсула Африки, говорил, что Либон приезжал к ним, разыскивая свою невесту. Ведь когда стало ясно, что судно не пришло в Африку, Сатурнин поручил юноше провести поиски. С тех пор о молодом патриции не было ни слуху ни духу. И вот он здесь...
Сабин решительно направился к колонне; Феликс с недоуменным видом, последовал за ним.
Либон не обращал внимания ни на них, ни на других людей. Он по-прежнему не сводил взгляда с дверей храма, возле которых толпился народ.
В двух шагах от молодого человека Сабин задержался и негромко произнес:
— Приветствую тебя, достойный Луций Либон.
Тот медленно повернул голову.
Сабина поразила перемена, происшедшая с этим веселым, жизнерадостным юношей, каким он знал Либона раньше. Теперь на него смотрел настоящий старик с потухшими запавшими глазами, морщинистой кожей и нездоровым румянцем на скулах. А ведь ему было всего двадцать лет...
Видя, что Либон не узнает его, Сабин сделал еще шаг и повторил более громко:
— Привет тебе, достойный Либон. Я — Гай Валерий Сабин. Мы встречались в доме у сенатора Сатурнина.
В глазах Либона мелькнуло какое-то воспоминание, но мысли его были заняты совсем другим и лишь с большим усилием ему удалось вернуться к действительности.
— Да, — глухо произнес он. — Я помню тебя, Валерий Сабин. Скажи мне, что случилось с сенатором. Я ведь с тех пор не был в Риме. Говорят, он был арестован и умер в тюрьме?
— Да, такова была официальная версия, — кивнул Сабин. — Его заковали в цепи прямо на заседании сената по обвинению в государственной измене и отвели в тюрьму. Думаю, там ему помогли свести счеты с жизнью.
Либон прикрыл глаза и покачал головой.
— Он это предвидел, — шепнул юноша. — Он все предвидел. Он был такой мудрый...
— Восстание Агриппы Постума закончилось ничем, — продолжал Сабин. — Было объявлено, что это беглый раб выдавал себя за своего хозяина и поднял смуту. Сатурнин позволил себе усомниться в этом и вот...
— Да, — ответил Либон, поднимая голову. — Мой отец до конца остался честным человеком и римлянином. Надеюсь, я не опозорю его память ни при каких обстоятельствах.
Сабину стало немножко неловко. Словно для того, чтобы усилить его смущение, Либон спросил:
— А ты что здесь делаешь, достойный Сабин? Тебя отправили в ссылку как участника заговора?
— Нет, — глухо ответил трибун. — Я был амнистирован и нахожусь здесь по поручению цезаря Тиберия.
— Цезаря Тиберия? — воскликнул Либон. — А с каких пор ты признал его цезарем?
— Несколько позже сената, — резко ответил Сабин. — Пойми меня, я никого не предал. Но со смертью Агриппы Постума именно Тиберий стал официальным преемником Божественного Августа. Нравится мне это или нет, тут уж ничего не поделаешь. Мы прежде всего римляне и служим своей стране. А служение стране сейчас означает служение цезарю. Даже если цезарь этот — Тиберий.
— Понятно, — с грустью кивнул Либон. — Что ж, я не имею права осуждать тебя. Возможно, мой отец сумел бы мне объяснить, кто же тут прав. Во всякому случае, я никогда не признаю своим правителем сына подлой Ливии, убийцу и пособника убийц.
Сабину стало грустно. Этот парень еще так молод и многого не понимает. Что ж, по крайней мере, он прям и честен, а это всегда нравилось Сабину в людях.
— Ладно, — сказал он. — Я не из службы безопасности, и меня не интересуют твои политические взгляды. Давай забудем обо всем, кроме того, что нас познакомил сенатор Сатурнин, человек, которого мы оба любили и уважали. По-моему, у тебя какие-то проблемы. Я был бы рад помочь тебе, если ты захочешь. Прошу тебя, открой мне, что тебя тревожит.
Несмотря ни на что, трибун чувствовал себя виноватым под пристальным взглядом этого юноши, который остался верен своим идеалам и плевать хотел на все остальное. А ведь жизнь так сурово с ним обошлась. О, Фортуна, чем же не угодил тебе этот искренний романтик?
На глазах Либона вдруг показались слезы, и из непреклонного борца он превратился вдруг в слабого растерянного мальчишку, с нетерпением ждущего твердую руку сильного мужчины, на которую он мог бы опереться.
— У меня действительно есть проблемы, — глухо сказал он. — Но вряд ли ты поможешь мне.
— А я попытаюсь, — ободряюще сказал трибун. — Послушай, пойдем-ка отсюда в более спокойное место и там поговорим.
— Хорошо, — безразлично согласился Либон. — Все равно еще рано. Просто мне больше некуда идти и потому я все дни провожу здесь.
— Где ты остановился?
— В гостинице недалеко отсюда.
— И там твои слуги?
— У меня нет слуг. Они раздражали меня, и я их прогнал. К счастью, у сенатора Сатурнина были
