Посланіе къ Арію и аріанамъ[3]
Константинъ Августъ Арію и аріанамъ.
Злонамеренный толкователь по–истине есть некоторый образъ и подобіе діавола. Тому, по природе своей отвратительнейшему, губителю смертныхъ, вводящему ихъ въ заблужденіе, искусные художники въ своихъ изображеніяхъ обыкновенно придаютъ видимое благообразіе, дабы выразить его обольстительное коварство. Вотъ самый точный образъ человека, которому одно только представляется достойнымъ занятія, чтобы какъ можно более разливать въ людяхъ вредоносный ядъ своего безстыдства и дерзости. Онъ вводитъ новую веру неверія, никогда неслыханную съ начала бытія человеческаго. На немъ во всей силе оправдывается слово, давно сказанное божественнымъ Писаніемъ, что есть мудри, еже творити злая (Іер. 4, 22). Невольно подумаешь, что онъ потерялъ вполне расположеніе къ принятію совета; потому что отвергаетъ всякую помощь къ вразумленію. Итакъ за что, Христе, Христе, Господи, Господи, за что насъ уязвляетъ толпа людей непріязненныхъ? Возстаетъ противу насъ постоянно какая–то оскорбительная дерзость и скрежещетъ зубами безобразное безславіе, изъязвленное безчисленными преступленіями. Увлекаемое какъ–бы бурею и волнами золъ, оно въ благовествованіи ? имени твоемъ употребляетъ и въ своихъ сочиненіяхъ издаетъ въ светъ такія вредныя для чистоты веры слова, которыхъ никогда не изрекалъ ? Себе Ты, пребывающій купно съ вечнымъ Отцемъ — Твоимъ источникомъ. Собираетъ и совокупляетъ тяжкое и злое нечестіе, издеваясь надъ страданіями техъ несчастныхъ, которыхъ, по ихъ безпечности, оно уловляетъ и губитъ. Я хочу изобразить начальника этой (дерзости). Что онъ говоритъ? «Или, говоритъ, мы должны удержать то, чему последовали, или пусть же будетъ то, чего мы сами захотимъ»[4]. Палъ и притомъ палъ невозвратно: но по коварству ли, или по злобному ожесточенію онъ говоритъ, что это — ничего. Одно считаетъ для себя важнымъ, что мненія ? немъ, распространяющіяся въ народе, разумеется — неправыя, привлекаютъ расположеніе къ нему людей. «Мы имеемъ, говоритъ онъ, большинство (народа на своей стороне)». Я выступлю и самъ, пождавъ немного, чтобъ быть свидетелемъ войны съ безуміемъ; говорю, самъ выступлю — я, имевшій доселе обыкновеніе не обращать вниманія на брани безумныхъ. Да! Марсъ Арій! нужно взяться за щиты. Но умоляю тебя, не доводи ты до этого. Да удержитъ тебя слово любви! О, если бы ты, какъ славенъ въ буйстве, также точно пламенелъ любовію ко Христу! Еще умоляю тебя, оставь свое дело, за которое взялся. Обладая множествомъ оружія, я не желалъ бы поднимать его противъ тебя; укрепленный верою во Христа, я хотелъ бы какъ тебя врачевать, такъ и другихъ исправить. Но почему говоришь ты, что сделать это несогласно съ твоимъ нравомъ? Скажи мне, прошу тебя, какою силою ты препоясался? или, лучше сказать, что за безразсудство, которымъ ты увлекся? О дерзость, достойная молніи! Слышите, что недавно сказалъ онъ мне, когда писалъ ядовитымъ перомъ: «такъ, говоритъ, мы веруемъ». Потомъ присовокупляетъ что–то странное и старательно измышленное. Выступая такимъ образомъ далее и далее, онъ не опустилъ никакой горечи, но открылъ всю, такъ сказать, сокровищницу безумія. «Насъ изгоняютъ, говоритъ онъ, и всякая надежда къ принятію насъ уничтожается». Но это еще ничего. Внимайте далее: я буду говорить его словами. «Просимъ, говоритъ онъ, если александрійскій епископъ остается при своемъ мненіи, дозволить намъ после сего законнымъ образомъ законное и необходимое богослуженіе». О неслыханное безстыдство, противъ котораго должна вооружиться ревность по истине! За чемъ ты подъ благовиднымъ предлогомъ несогласія намереваешься нанести намъ рану отъ своего раздраженнаго противу насъ сердца и спешишь погубить во зле техъ, которыхъ обольстилъ? «Что же, говоришь, мне делать, когда никто не удостоиваетъ принимать меня въ общеніе»? Часто взываешь ты такъ нечестивою гортанью. Я же напротивъ скажу тебе: где ты показалъ явное свидетельство и доказательство своего ума? Тебе надлежало показать и открыть себя предъ Богомъ и людьми не такъ, какъ ядовитыя змеи обыкновенно бываютъ более яростны, когда чувствуютъ, что оне скрываются въ самыхъ глубокихъ логовищахъ. Признаешь ли, что Богъ единъ? Мое мненіе таково; такъ мысли и ты. Говоришь ли, что Слово Бога, по существу своему, не имеетъ ни начала ни конца? Хвалю и за это; верь такъ. Если что нибудь приплетаешь далее, я отвергаю. Если еще что нибудь придумываешь для нечестиваго отделенія (отъ Церкви), я не хочу того ни видеть ни слышать. Не опровергаю, если въ строительстве Божественныхъ действій признаешь, что тело было вместилищемъ (Невместимаго). Кто знаетъ Отца, если не Изшедшій отъ Отца? Кого знаетъ Отецъ, какъ не Того, котораго Онъ родилъ изъ Себя предвечно и безначально? Неправо веруя, ты думаешь, что должно предположить преходящую ипостась; я съ своей стороны признаю полноту все превосходящей и все проницающей власти Отца и Сына и единство существа Ихъ. Итакъ, остроумный и сладкоглаголивый Арій, для неверія неразумныхъ распевающій душетленныя песни! оставь свое безразсудное заблужденіе. По–истине діаволъ, по своей злобе, низвергъ тебя, и хотя для некоторыхъ, какъ думаешь ты, кажется это пріятнымъ, однако же это — великое несчастіе. Живи благоразумно, оставь свои нелепыя мысли. Бедный Арій, слушай: я разсуждаю съ тобой. Неужели ты не чувствуешь, что изверженъ изъ Церкви Божіей? Знай же, ты погибъ, если, воззревъ на себя самого, не осудишь настоящаго своего безумія. Ты говоришь, что тебе помогаетъ великое множество людей и облегчаетъ твои заботы: но послушай, нечестивый Арій, будь разсудителенъ и пойми свое безуміе. Ты же, промышляющій ? всемъ Боже, будь снисходителенъ къ моимъ словамъ, которыя я хочу говорить. Въ надежде на твое Божественное промышленіе, я намеренъ показать изъ древнейшихъ писаній, греческихъ и римскихъ, безуміе Арія, за тысячу летъ предвиденное и предсказанное Эретріею. Она сказала такъ: «горе тебе, Ливія, лежащая въ приморскихъ местахъ; настанетъ время, когда въ народе и между дщерями твоими произойдетъ великая, продолжительная и самая трудная брань за веру и благочестіе: ты будешь повержена въ крайнюю гибель. Ибо вы дерзнули изторгнуть и растерзать собраніе небесныхъ цветовъ, и даже осквернили его своими железными зубами». Итакъ, где же ты думаешь, хитрецъ, назначить себе место? Разумеется, тамъ (въ Ливіи)[5]; ибо я имею письма, изчерченныя перомъ твоего безумія, въ которыхъ ты говоришь, что весь ливійскій народъ вместе съ тобою склоняется ко спасенію. Если же ты думаешь отрицать действительность упомянутаго пророчества, то, свидетельствуюсь Богомъ, у меня есть древнейшій экземпляръ Эретріи, который я пошлю въ Александрію для твоей скорейшей погибели. Но неужели ты считаешь себя невиннымъ? Объятый такимъ зломъ, неужели не видишь, несчастный, своей погибели? Знаемъ твои помыслы: не скрыто отъ насъ, какія заботы и страхи смущаютъ тебя. О! сердце у тебя безчувственно, нечестивый, ты не можешь понять болезни и бедности души своей; истину ты закрываешь отъ себя хитросплетенными словами. И оставаясь такимъ, ты не стыдишься поносить насъ: то повидимому хочешь обличать, то убеждать, какъ превосходный учитель веры, отъ котораго будтобы бедные желаютъ получить помощь. Но съ таковымъ не должно ни сближаться, ни вступать въ разговоръ. Это можетъ позволить себе разве тотъ, кто въ коварныхъ твоихъ речахъ и стихахъ думаетъ видеть сокровенныя начала правой жизни. Но это несправедливо: въ нихъ совершенно нетъ истины. О, какъ неразумны вы, которые вступили въ общеніе съ нимъ! Что за ослепленіе, принудившее васъ увлечься его языкомъ, исполненнымъ такой горечи, его взоромъ, столько надменнымъ! Но обращаю речь мою къ тебе, неразумному душею, скорому на языкъ, погрешающему въ мысляхъ: дай мне, нечестивый, злейшій и хитрый, поле для разсужденія, не говорю, обширное и пространное, но точною мерою определенное, не гнилое, а прочное и твердое по самому существу своему. Ты вынуждаешь меня сказать: я наброшу на тебя петлю, и, лишеннаго возможности говорить, выставлю на показъ, чтобы весь народъ виделъ твое нечестіе. Но приступимъ къ самому делу. Отовсюду (воздвигнемъ) чистыя руки: будемъ возносить молитвы къ Богу! Или, остановись немного; еще спрошу тебя. Скажи мне, коварнейшій, какого Бога ты станешь призывать на помощь? Но не могу удержаться. О Боже, создатель всехъ, Отецъ единственной Силы! ради этого нечестивца Церковь терпитъ поношенія, болезни, даже раны и печали. Арій
