спокойствием, он был каким-то мягким и даже… смеющимся. Берт же казался колючим, в нем кипела ярость, отражавшаяся в выражении его лица. Губы его были плотно сомкнуты, щеки побелели, ноздри дрожали от учащенного дыхания.
– Домой позволишь зайти? – спросил Максим, протянув руку и подзывая Машу.
Та послушно подошла к брату и прижалась к его груди.
– Разумеется. – Берт недовольно наблюдал за этой исполненной нежности сценой. – На пять минут, за документами. Хотя можно и без них улететь. Старик настолько щедр, что прислал за тобой самолет. Полетишь в последний путь с комфортом.
Он заметил, как в ужасе расшились Машины глаза, и, отвернувшись, направился к машинам.
Часть третья
Глава 16
– Будет лучше, если мы поместим Кристину в специализированную клинику.
– Для кого лучше? – Пиа положила приборы на тарелку и вгляделась в лицо мужа. – Для тебя?
– Для всех нас.
Тамм налил себе еще кофе, сделал пару глотков, встал и вышел из-за стола. Раньше он любил семейные завтраки, они были прекрасным началом нового дня. Легкие разговоры, шутки и смех – все это заряжало его энергией и наполняло душу счастьем. После завтрака все разъезжались по своим делам: Тамм и Кристина отправлялись в офис компании, Пиа – в свою галерею, и встречались уже за ужином. Но ощущение тепла не покидало ни одного из них на протяжении всего дня, каким бы тяжелым он ни был. Теперь для Тамма завтраки превратились в пытку. За столом сидели лишь он и жена, оба мрачные, молчаливые. Тишину в столовой нарушало позвякивание приборов, иногда они с Пиа перебрасывались короткими фразами: «Милый, подай мне мед», «Дорогая, еще кофе?». Никаких улыбок, шутки и вовсе были под запретом, осталось лишь уныние и желание как можно скорее уйти из этой комнаты.
Им было трудно смотреть в глаза друг другу, не вспоминая о том, какой была их жизнь всего лишь несколько лет тому назад и во что она превратилась сейчас. Тамм уже давно не выезжал из особняка, он перестал заниматься делами компании, переложив всю ответственность на Берта и Славу, правда, часто просматривал отчеты о сделках, давал рекомендации, но на этом вся его деятельность заканчивалась. Он утратил интерес к тому, что когда-то создавал с огромным трудом, полностью переключился на свои переживания и с каждым днем все глубже погружался в мир отчаяния и ненависти. Жизнь за воротами особняка перестала его занимать, наоборот, она его раздражала, потому что там никому не было дела до его личной трагедии. Люди продолжали смотреть в будущее, они увлеченно жили настоящим, лишь он один застрял в прошлом, раз за разом прокручивая в памяти те ужасные события, из-за которых душа его омертвела.
– Эдуард, прошу тебя, – услышал он за спиной дрожащий голос Пиа, – давай оставим Кристину здесь, дома!
– Это неверное решение, – ответил он, не оборачиваясь. – Ей нужна квалифицированная помощь. Самостоятельно ты уже не справляешься.
– Я найму сиделку.
– Нет! – выкрикнул он. – Я не желаю видеть в доме посторонних.
– А охрана? Они ведь тоже посторонние, но это не беспокоит тебя.
Пиа провела рукой по плечам мужа, но он отодвинулся, не желая чувствовать эти мягкие, полные жалости прикосновения.
– Ты превратился в затворника, – вздохнула Пиа. – Никого к себе не подпускаешь, даже меня. Наш дом стал крепостью, в которую можно попасть, лишь пройдя тщательную проверку.
– Это вынужденная мера защиты.
– Но кого ты боишься? – Пиа вдруг тихо рассмеялась. – Максима? Или смерти? – Она силой повернула мужа к себе, заставив его посмотреть себе в глаза. – Ты уже давно умер, потому что утратил смысл в жизни! Никуда не выходишь, оккупировал свой кабинет, закрылся от всех только потому, что…
– Пиа, прекрати, – Тамм дернулся, словно от боли.
– Нет, я продолжу, – ответила она. – От неудач и предательства никто не застрахован. Мы часто разочаровываемся в людях, но ты, в отличие от всех остальных, никому не даешь возможности искупить его ошибки. Если кто-то не оправдывает твоих ожиданий, ты просто вычеркиваешь этого человека из жизни, а потом мучаешься.
– Интересно, чем Кристина может искупить свою вину? – с иронией поинтересовался Тамм.
– Уже ничем. Но хотя бы ты сможешь простить себя, поняв, наконец, что не имеешь отношения к тому, что случилось с ней.
– Простить себя?!
– Да. – Пиа снова села за стол и сложила руки перед собой. – Я ведь не слепая и понимаю, что происходит. Ты злишься, потому что разочаровался в ней и в Максиме. Они тебя обманули, а ты винишь в этом себя.
– Не говори глупостей.
– Это не глупости. Моя дочь и Максим оказались не такими совершенными, какими ты их представлял. В этом и состоит твоя главная ошибка: ты наделяешь людей качествами, до которых они не дотягивают, а потом убиваешься от осознания их ничтожности.
– О чем ты говоришь?!
Тамм чувствовал, как яростный озноб пробежался по его спине. Никто еще не осмеливался говорить с ним о подобных вещах! Пиа с легкостью бросала ему в лицо обвинения, не понимая до конца их значимости. Она упрекала его в бездушии, говорила о его отчужденности, а он на самом деле не был таким. Ее слова причиняли ему боль, от которой у него перехватывало дыхание и темнело перед глазами. Одновременно Тамм чувствовал, как в душе его загорается огонек ненависти, и направлен он был на любившую его женщину.
– Я хочу сказать, что ты всех ломаешь, – бесстрашно ответила Пиа, хотя заметила, что лицо мужа побелело от гнева. – Кроишь людей под себя, заставляешь их быть такими, как ты сам. А потом отталкиваешь их, если эти люди допускают промахи. Ты списываешь их со счетов без права апелляции. Всех, вне зависимости от ранга или степени родства.
– Не понимаю, кого ты имеешь в виду?
– Славу, например! Ты не дал ему ни единого шанса показать, на что он способен. Переключил свое внимание на чужих людей, а родного сына отодвинул в сторону, потому что мальчик не был на тебя похож.
Тамм взял в руки тросточку, лежавшую на соседнем стуле, и постучал ею по ножке стола, обдумывая слова жены.
– Тебя ведь никогда не заботил мой сын, – усмехнувшись, сказал он. – О нет, Пиа! Тебя устраивало, что своим единственным ребенком я считал твою дочь. Напомнить тебе, как ты злилась, узнав, что Слава переезжает во Франкфурт?
– Да, – согласилась Пиа, отпив глоток кофе из чашки мужа, – я боялась, что ты перестанешь любить Кристину. Я ошиблась, считая, что появление Славы несет угрозу для благополучия моей дочери.
– Какую угрозу?! – возмутился Тамм. – Я любил ее, как родную. Весь мой бизнес достался бы им обоим. Или тебе было этого мало и ты хотела, чтобы Кристина получила все?
– Опомнись! – Пиа гневно хлопнула ладонью по столу, отчего чашки подпрыгнули на блюдцах и недовольно зазвенели. – Я никогда не претендовала на твои деньги и не хотела, чтобы мой ребенок имел к ним какое-то отношение! Видишь, к чему все это привело? Если бы ты любил Кристину чуть меньше, если бы уделял внимание своему сыну, а не распылял его на Максима и Берта, наша жизнь была бы другой.
– Все-таки ты считаешь меня виновным в инвалидности нашей дочери?
– Моей дочери. – Пиа закрыла лицо руками. – Она моя дочь, не твоя! Свою ты никогда не отослал бы в клинику. Нанял бы для нее лучших врачей в стране, чтобы они всеми возможными и невозможными способами вернули ее к жизни. Весь мир перевернул бы, но поставил бы девочку на ноги!
– То есть ты развела всю эту демагогию только для того, чтобы Кристина осталась дома? – выдохнул Тамм. – Необычный подход к решению проблемы! Повторяю! Твоей дочери необходим квалифицированный уход. А что касается лучших врачей в стране, то ни один из них не сможет ей помочь. У нее поврежден
