Нина опустила глаза. Тем не менее она не смогла скрыть беспокойство пополам со страхом, которое мелькнуло у нее на лице.
«Что-то скрывает», – подумала Марина.
– Также Кира ждала наследство, – напомнил Дима, – от кого?
Теперь беспокойство стало еще более явным.
– Я надеюсь, тетушка проживет еще сто лет, – отрезала Нина, отступая в квартиру.
Было ясно, что особенного желания беседовать у нее нет. Впрочем, они уже узнали все, что хотели.
Они спускались по лестнице, когда майору позвонили из лаборатории криминалистов.
– Нож «Сентофанте», – сообщил Валерианов минуту спустя, – модель «Онион». У него специфическая форма лезвия и длина чуть менее шести сантиметров. Хотя, конечно, все это с некоторой степенью вероятности. Другими словами, это был нож, по форме похожий на «Сентофанте».
– Это какая-то экзотика? – спросила Марина.
– Да. Стоит порядка трех с половиной тысяч рублей, это вам не кухонный тесак. Очень острый, очень. Он был заточен по самое не могу.
– Но точно сказать все равно нельзя, точно ли это этот нож или китайская подделка? Китайцы подделывают все – от сумочек Луи Вьюттон до автомобилей. Почему бы им не нож?
– Тут ничего нельзя сказать.
– Все равно интересно, – сказала Марина, – остро заточенный короткий дорогой нож характерной формы.
У нее перед глазами мелькнуло воспоминание о манекенах, сидящих за столом.
– Мне очень не понравилась реакция сестры Киры на вопрос, встречалась ли погибшая с кем-то, – поделился Дима. – Совсем не понравилась. Смотрите. Воспитательница в детском саду снимает квартиру, плюс у нее хватает денег на покупку неплохой одежды и обуви.
– Ее труп был обут в пару босоножек Lloyd. Не слишком дорогая марка, но пара таких босоножек стоит порядка пяти тысяч, – сказала Марина.
– Плюс тысяч двадцать за квартиру. И она уже выбивается из бюджета.
– Она почти ничего не ела, – напомнила Марина.
– Тем не менее, смущение сестры показывает, что тут что-то не чисто. Но! Если у нее был молодой человек, то логичнее было бы предположить, что Кира пошла бы на семинар... ну, по актерскому мастерству, например, чтобы эффективнее вышибать деньги.
– Зачем вышибать, если можно просто попросить, – не понял Дима.
– Ну не во всех же семьях мои деньги – это мои деньги, а твои – это наши общие, – сказала Марина.
Дима посмотрел на окна квартиры сестры Киры.
– Нам надо навести визит в ее съемную квартиру, – решил он. – У Киры был какой-то источник дохода. Небольшой. Но, видимо, постоянный.
– И криминальный, – добавила Марина. – За что ее и убили. А потом почему-то погрузили труп в тележку и подкатили к нашей машине.
Марина нырнула в автомобиль. Дима тоже сел и завел двигатель. Охрана грузилась в «Мерседес- Гелендваген».
– У убийцы может быть с нами какая-то связь. Помимо Киры, – предположила Марина. – Вдруг это кто- то, кто каким-то образом близок нам?
– Всех людей, которые мне близки, я многократно проверял. Всевозможными способами. И ты об этом отлично знаешь, – сказал Дима. – Мне очень не хотелось бы ошибиться.
Они выехали со двора.
Ира сидела в кафе, ела пирожное, запивала двойным эспрессо и интеллектуально напрягалась. В руках у нее была авторучка. На столике лежал блокнот. Ира записывала факты. Однажды Александр шел за ней, одетый в майку с эмблемой «10 лет ЖЖ».
– «ЖЖ», – записала Ира.
Правда, она не знала его юзернейма. Но помнила, что однажды Александру при Ире кто-то звонил. Этот человек сказал, что Стеклова написала про него, Александра, пост.
«Стеклова», – написала Ира.
«Правда, что ли? Я польщен», – сказал тогда ухажер Иры.
«Пост про него», – записала Ира.
Больше она не могла вспомнить ничего, хотя просидела еще час, глуша кофе и ковыряя пирожное из взбитых сливок, ломаного безе и чернослива. Потом Ира пошла в интернет-кафе, зашла в «Живой журнал» и набрала в строке поиска «Стеклова», слушая писк разряжающегося телефона, который она забыла зарядить. Стекловых в ЖЖ не оказалось. Были ссылки на математика Стеклова. Были ссылки на него же в качестве имени, которое носил НИИ математики. Но женщины по фамилии Стеклова, о которой говорил звонивший, – ее не было.
Зато нашлась некая stekloffa, правда, два сообщения, в которых она упоминалась, были благополучно вытерты. Отчаявшись, Ира написала Стеклоffа, потом Стекл_offа и тут ее постигла удача. Стекл_оffа существовала, у нее был блог, и ей было двадцать девять.
Желудок Анастасии бунтовал все сильнее. Тщательно запиханное мороженое рвалось обратно. Она сидела на диванчике в торговом центре и смотрела на обувь за стеклом витрины. Туфли на каблуках натерли ей ноги и надавили пальцы, и Анастасии хотелось купить что-то мягкое, похожее на тапочки. Например, шлепки. Анастасия попыталась встать, но желудок предупредительно заурчал. Смутившись, она села на диванчик снова. У нее было острое желание вытащить ноги из туфель, но Анастасия знала, что, если она сделает это, никакая сила не заставит ее снова их надеть.
«А чего, собственно, я смущаюсь, – подумала она, – ну, куплю еще одни шлепки, и что? У меня еще осталась половина выигрыша».
Анастасия встала и заковыляла к витрине, держа в руках пакет с бижутерией. В желудке что-то тяжело переливалось, плескалась, рвалось на волю. За стеклом стоял ряд туфель, все на шпильке. При взгляде на высокие каблуки Анастасии стало еще тоскливее. Но вот дальше, за гламурной, но чрезвычайно неудобной обувью, маячил ряд мокасин. Кожаных, на плоской подошве. А еще дальше виднелись и шлепки.
У Анастасии разбежались глаза. Подтягивая правую ногу, она зашла в отдел и направилась к мокасинам. На секунду в ее сознании мелькнула мысль, что у нее сколько угодно мокасин, что ей ни к чему еще одни, но надо же было в чем-то добраться домой.
Ей иногда хотелось купить что-то крупное, например машину, но все время казалось, что тогда она потратит разом слишком много денег. Поэтому они тратились на мелкие покупки, но зато непрерывно, таяли и плавились, как сыр в духовке, испарялись, как горячая вода, кипящая в кастрюльке.
Анастасия взяла в руки бледно-розовые мокасины, такого цвета у нее еще не было. В желудке заурчало громко и неприлично. Мороженое подступило к горлу.
– Все, с завтрашнего дня сосредоточусь на акциях, – подумала Анастасия, – пора и правда инвестировать деньги, а не тратить их, и вообще – быть благоразумной.
Она купила розовые мокасины и еще темно-коричневые. Хотела еще черные, но удержалась, хотя они были очень хорошенькими.
«А чего, собственно, я смущаюсь, – снова решила Анастасия, – куплю-ка я еще и черные».
Она взяла в руки пакеты, и тут урчание в желудке достигло критических пределов, а мороженое поползло вверх. Анастасия сцепила зубы и усилием воли затолкала его обратно. Потом мороженое сделало новый рывок, но Анастасия снова его победила. Так шла она по торговому центру, страдая от тошноты, с трудом волоча отекшие и стертые ноги в новых мокасинах, которые, конечно, облегчили ее страдания, но не кардинально, и несла в руке пакеты с бижутерией и обувью, в том числе со своими шпильками.
Евгения Витальевна позвонила куда надо, кому надо, надавила на нужные кнопки – благо Марина и Дима согласились ей не мешать, намекнула на суровые налоговые проверки, задействовала друзей из прокуратуры и вскоре уже сидела напротив Петра Иванова.
Он был трезв, зол и подавлен. Евгения Витальевна закинула одну стройную ногу на другую.
– Здравствуйте, – сказала она.
