Глава 23
Движение на шоссе вдоль полуострова было оживленное, и полицейские патрули пытались освободить дорогу пожарным машинам, которые приближались, завывая сиренами. С другой стороны бухты плыло пожарное судно с мощными насосами… На берегу уже стояла команда, готовая принять шланги. Пламя, лизавшее верхушки эвкалиптов, отбрасывало на воду чудовищные тени. Половина дома была охвачена огнем; полыхали высушенные зноем стропила; одна из мавританских арок рухнула, придавив собой микроавтобус цвета слоновой кости.
В неподвижном воздухе стоял густой дым, клубившийся среди огромных эвкалиптов и закрывавший собой полнеба. В лунном свете он казался черным, и его с трудом пронизывали лучи фар первых пожарных машин.
Оранжевое пламя озаряло висевший на высоких чугунных воротах щит с гербом, на котором были изображены петляющая река и три выдры в коронах, олицетворявшие собой ветви рода дель Рио. На вершинах воротных столбов неподвижно застыли ярко освещенные огнем парные каменные орлы с полураспущенными крыльями.
Когда рухнул балкон, на булыжную мостовую посыпались гигантские искры. Они упали на капот чьей- то машины; остальные тут же начали пятиться и поворачивать. Тут же возникли паника, хаос и пробка. Над мостовой повисло облако черного дыма. Когда взорвался первый бензобак, люди выскочили из автомобилей и бросились искать укрытие не только среди деревьев, росших вдоль бульвара, но и в ближайших домах.
У причала яхт-клуба пожарная команда уже приняла рукав и вцепилась в него, когда из наконечника ударила сильная струя воды.
По тропинке, держась за руки, бежали трое детей; их возбуждение сменилось слезами. По камням проползла гадюка, искавшая воду. Над устьем реки поднялась цапля и полетела прочь от огня.
Из облака сыпался пепел, похожий на черный снег. Его сносило в сторону Авениды-дель-Мар, на которой остановилось движение. Люди бросали машины и карабкались на каменную балюстраду, откуда открывалось захватывающее зрелище.
Другие люди бежали по тропе, но тут же возвращались, видя, как дым оседает под мощной струей воды из пожарного рукава. Рейнер увидел ее только потому, что с верхней дороги пробивались лучи фар; там деревья были не такими густыми.
– Жизель!
Она стояла на причале, наполовину скрытая тенью; ее лицо освещали судовые огни. Глаза женщины были закрыты, и казалось, что она спит. Жизель повернула голову только тогда, когда он во второй раз окликнул ее. Рейнер боялся притронуться к ней, как будто боялся разбудить сомнамбулу.
– Пол? – Казалось, она только что вспомнила, как его зовут.
– Жизель, вам плохо?
– Нет. – Слезы на ее лице давно высохли, но она все еще дрожала. – Дом горит, – сказала она, – дом горит.
– Пойдемте отсюда.
Она позволила ему провести себя за руку сквозь облако дыма; среди деревьев двигались люди, лица которых время от времени озаряли новые языки пламени. Высокий эвкалипт был охвачен огнем. Его ветки корчились в неподвижном танце над развалинами особняка.
Они добрались до поворота на Авениду и стали пробиваться сквозь толпу. Люди плотно стояли на лестнице у Кастильо Марко, повернувшись лицом к огню и спиной к входу. Рейнер провел ее сквозь толпу. В холле было пусто. Видимо, портье тоже любовался пожаром.
Жизель начала всхлипывать, и этот звук эхом отдался на лестнице. Они поднялись наверх; Рейнер отпер дверь и слегка обнял женщину, пока та не перестала дрожать. Затем они вошли. Пыльных херувимов на потолке омывал карминовый свет. Окна были открыты, и сквозь них доносились звучавшие на улице голоса.
Она стояла к окнам спиной и медленно покачивала головой, обхватив ее обеими ладонями. Рейнер начал закрывать ставни. Скрип ржавых петель заглушил голоса толпы. Потолок потемнел, и в комнате стало спокойнее; он видел лишь светлое платье Жизели и ее волосы.
Нелегко решиться на такое, подумал он.
– Пол… Где вы?
– Здесь. – Он не прикасался к ней.
– В каком-то смысле я стала Гарсиа необходимой, – промолвила она, как будто действительно оставила в пламени ребенка. – Пол, почему вы не спрашиваете меня, что случилось?
– Потому что и так знаю.
– Знаете? – Она посмотрела на Рейнера впервые с минуты встречи на тропе. В глазах Жизели отражались красноватые планки ставней. Голос ее был монотонным. – Там были высокие свечи, и когда я… осталась одна, я передвинула их к балдахину над кроватью, потом немного подождала и ушла из дома через террасу, так что меня никто не видел. – Она отвернулась. – Вы не знали про свечи, верно?
– Нет.
– Они были высокие и красные, – с неожиданным напором сказала она, – а теперь превратились в ничто и никогда больше не будут стоять прямо. Maitenant je suis propre. Je suis propre.[27]
Сквозь ставни пробивался красный свет. Воспользовавшись этим, Рейнер нашел бутылку анисовой и плеснул в два стакана. Он молчал; Жизель разговаривала не с ним. Ей просто хотелось воплотить в слова свое желание очиститься и стремление поверить в такую возможность.
Женщина взяла стакан, и они выпили.
– Жизель, дель Рио был в доме?
– Да. – Она посмотрела на дверь, и Рейнер сказал:
– Здесь вы будете в безопасности. Никто не сможет войти сюда. Завтра я начну хлопотать о том, чтобы увезти вас из этой страны.
– Пол, теперь это невозможно. Они уже охотятся за мной. А завтра будет еще хуже.
– Не думайте об этом. Все в наших руках.
Они стояли, допивая анисовую в полутьме. Красные полосы в ставнях постепенно тускнели, бледнели; теперь над Авенидой снова горели лишь холодные неоновые огни уличных фонарей и световой рекламы. Толпа успокоилась и рассосалась, движение машин восстановилось. Должно быть, по улицам сновали патрульные машины, экипажи которых внимательно сматривались в каждую женщину, идущую по тротуару, заходили в «Ла-Ронду» и другие места, опрашивали официантов и велели звонить в полицию сразу же, как только ее увидят.
Да, завтра будет трудно.
Он пошел в ванную, достал для Жизели чистое полотенце и слегка прибрался. Когда Рейнер вернулся, она лежала на флорентийской тахте, свесив ноги на пол и разметав волосы по темному бархату. Он открыл одну ставню и около часа просидел у окна, глядя на порт и бульвар. Время от времени проплывало какое- нибудь судно, и отражение луны в воде подрагивало и ломалось; на полуострове все еще тлели угольки, в душном воздухе стоял запах дыма.
Когда Рейнер подошел к тахте, Жизель спала. Он лег рядом и, прислушиваясь к жужжанию насекомых, начал разрабатывать план на завтра. Видимо, он ненадолго задремал, потому что проснулся, когда она подняла босые ноги на кровать, прильнула к нему, свернулась клубочком, как ребенок, и снова уснула – на сей раз в его объятиях.
– Они отрастут снова, – сказал Рейнер.
– Да.
Ее мягкие волосы кучкой лежали на кровати. Рейнер пытался орудовать ножницами, как заправский парикмахер, однако дело было более трудным, чем ему казалось. Впрочем, посмотрев в зеркало, Жизель
