Голос почти закричал:
Все ниже, все глубже опускался звук органа, но еще басистее самой басовой ноты прозвучал гулкий голос Пака, пророкотавший последнюю строку:
И пока они удивленно озирались по сторонам – звук был такой, будто заколебалась ближайшая колонна, – маленькая фигурка повернулась и вышла из церкви через южный портал.
– А теперь будет грустная часть, но она такая красивая… – Тут Уна обнаружила, что обращается к пустому креслу.
– С кем это ты говоришь? – обернулся к ней Дан. – Да еще так вежливо!
– Сама не знаю… я думала… – растерялась Уна. – Вот смешно!
– И ничего смешного. Давай слушай свое любимое место, – проворчал Дан.
Теперь музыка звучала мягко, она как будто наполнилась легкими, воздушными нотками, порхавшими друг за дружкой в широком потоке главной мелодии. Но голос – голос был еще прекраснее музыки!
И все смолкло. Дети вышли на середину церкви.
– Это вы? – окликнула их приезжая леди, закрывая крышку органа. – Я так и подумала, что вы здесь, и нарочно это сыграла.
– Огромное спасибо! – сказал Дан. – А мы так и думали, что вы сыграете, и нарочно остались ждать. Ну, пошли, Уна, не то опоздаем к обеду.
Доктор медицины
Однажды вечером, после чая, решено было играть за домом в прятки с велосипедными фонариками. Дан повесил свой фонарь на яблоню возле ограды, а сам пригнулся под кустом крыжовника, готовый сорваться с места, как только Уна его обнаружит. Ее фонарь закачался, приближаясь, – и вдруг исчез: Уна спрятала его под плащом. Дан замер, прислушиваясь к ее шагам, и тут на другом конце огорода кто-то громко кашлянул. Оба подумали, что это Филлипс, их садовник.
– Все в порядке, Фипси, – крикнула Уна, – мы не топчем твои драгоценные грядки!
Она подняла повыше фонарь – и там, за грядками со спаржей и зеленью, показался человек, похожий на огородное пугало, в истрепанном черном плаще и островерхой шляпе. Рядом с ним по дорожке шагал Пак. Дети побежали навстречу. Незнакомец произнес что-то непонятное про ветер в голове.
Оказалось, он беспокоится, как бы они не подхватили простуду.
– Вы сами, кажется, немного простужены, – посочувствовала Уна, заметив, что он после каждой фразы глубокомысленно покашливает.
– Дитя, – нахмурился незнакомец, – если Небу угодно было наказать меня сей немощью…
– Ну-ну, – вмешался Пак, – девица вовсе не хотела тебя обидеть. Мне-то ведомо, Ник, что добрая половина твоей немощи – всего лишь уловка для простаков. А ты ведь и так свое дело знаешь, и охота тебе кряхтеть да кашлять?
Незнакомец пожал худыми плечами.
– Чернь, – сказал он, – не любит неприкрашенных истин. Вот и приходится философу прибегать к ухищрениям, дабы привлечь ее взгляд или – кхем! – слух.
– И что ты об этом думаешь? – спросил Пак у Дана.
– Не знаю, – растерялся тот. – Похоже на урок из учебника.
– Урок? Ну что ж! Бывали на свете учителя и похуже, чем Ник Калпепер… Где бы это нам присесть, только чтоб не в доме?
– На сене, в сарайчике у Мидденборо, – предложил Дан. – Он не рассердится!
– А? – поднял голову мистер Калпепер, разглядывавший при свете фонаря бледные цветочки чемерицы. – Вы сказали, господин Мидденборо нуждается в моих услугах?
– Боже упаси, – ухмыльнулся Пак. – Господин Мидденборо – просто лошадь и не так уж далеко ушел от
