им Оливер прочистил мозги! Но что же стало с вами дальше – с тобой и честным Джеком?
– Мы с ним должны были расстаться, но вышло иначе. Я собирался вернуться в Лондон, в свой домик при лазарете святой Марии, а он – к себе в Сассекс; но чума распространялась так быстро – она уже охватила Уилтшир, Беркшир и Хэмпшир – и он так обезумел от беспокойства за своих родных, что я решил составить ему компанию. В трудный час я получил от него помощь и утешение и должен был отплатить ему тем же. Притом я вспомнил, что у меня есть родственник в Грейт-Уигселл, неподалеку от прихода, где служил Джек.
Мы тащились пешком от самого Оксфорда: Джек да я, сутана да камзол, – горе-вояки, которым опротивела война. И то ли вид у нас был такой жалкий, то ли чума смягчила людские сердца – но нас никто не трогал. Правда, пришлось однажды посидеть полдня в колодках за бродяжничество, это было в деревне на краю Леонардова леса (там, я слышал, никогда не поют соловьи). Однако тамошний констебль оказался честным малым и вернул мне мой Астрологический календарь, который я всегда ношу с собой, – мистер Калпепер постучал по своей впалой груди. – У него нарывал большой палец, я сделал ему перевязку. И мы отправились дальше.
Наконец – чтоб не докучать вам ненужными подробностями – мы добрались до деревни, где жил Джек Маргет. Уже смеркалось, и лил проливной дождь. Здесь наши пути расходились, ибо я собирался остановиться у своего родственника в Грейт-Уигселл. Но не успел Джек показать мне издали колокольню своей церкви, как мы заметили человека, что лежал поперек дороги мертвецки пьяный: так, по крайней мере, подумал Джек. Это оказался некий Хебден, в прошлом примерный прихожанин, и Джек стал горько сетовать на самого себя: он-де негодный пастырь, покинул своих овечек на произвол судьбы и соблазна. Но я-то сразу понял, что это чума – и притом не первый случай. Потому что на дорогу был выставлен
– Что такое чумной камень? – шепотом спросил Дан.
– Если в каком-нибудь селе приключится мор и соседи, опасаясь заразы, перекроют все дороги – то эти несчастные выставляют за околицу такой выдолбленный камень либо просто котелок или лохань. Кому нужно, может положить туда деньги и бумагу с перечнем необходимых припасов. Положить – и уйти. Потом приходят торговцы, забирают деньги – ибо страсть к наживе сильнее страха! – и оставляют взамен столько съестного, сколько сочтут справедливым. В луже рядом с беднягой Хебденом блестела серебряная монетка, а в руке он сжимал размокший бумажный листок.
«Жена моя! Там моя жена и дети!» – возопил Джек и припустился вверх по склону, а я за ним. Тут из-за амбара выглянула какая-то женщина и закричала нам, что в деревне чума и все обходят ее стороной.
«Радость моя, – говорит ей Джек, – мне ли обходить тебя стороной?»
И она бросилась к нему на шею с криком, что дети здоровы. Это была его жена!
Бедный Джек со слезами на глазах возблагодарил Всевышнего, посетовал, что не может принять меня как радушный хозяин, и умолял бежать от них подальше, пока не поздно.
«Нет, – говорю я ему. – Да накажет меня Господь, если я покину вас в эту минуту! Ибо я, с Божьей помощью, неплохо разбираюсь в недугах».
«О сэр, – воскликнула его жена, – неужели это правда? Ведь у нас и врача-то нет!»
«Коли так, добрые люди, – говорю, – самое время применить на деле мое искусство».
«П-послушай, – вытаращил глаза Джек, – а я-то всю дорогу принимал тебя за полоумного проповедника, из этих,
И он расхохотался, она тоже, да и я вслед за ними. Так мы стояли под дождем, все трое, сотрясаясь от беспричинного смеха, пока нам не полегчало. В медицине это называется истерическим припадком… А потом они повели меня к себе.
– Отчего же ты, Ник, не пошел к своему родственнику в Грейт-Уигселл? – поинтересовался Пак. – Это ведь милях в семи, не больше.
– Но чума была не там, а здесь, – мистер Калпепер показал на вершину холма. – Разве мог я уйти отсюда?
– А как звали детей священника? – спросила Уна.
– Элизабет, Алисон, Стивен и младенец Чарльз. Сначала я их почти не видел, потому что поселился вместе с их отцом в каретном сарае. А мать мы оставили в доме, с ребятишками, и не позволяли ей ухаживать за нами: ей и без того досталось.
А теперь, добрые люди, с вашего позволения, я разъясню свою мысль поподробнее. Больше всего больных было на северной стороне улицы, чему, несомненно, способствовал недостаток солнечного света. Оный же свет, исходящий из
Известно, что кузнецам и оружейникам покровительствует Марс, тогда как торговцы зерном, а также мясом и винами признают своей госпожою Венеру. Никто не заболел в доме кузнеца на Мандиз-Лейн…
– Мандиз-Лейн? – подпрыгнул Дан. – Так это здесь, в нашей деревне? Я так и подумал, когда вы сказали про обе мельницы. А куда у нас выставляли чумной камень? Вот бы на него посмотреть!
– Ну так смотри, – усмехнулся Пак и показал на поилку возле входа в сарай, где они оставили свои фонари. Это было продолговатое, грубо обтесанное каменное корытце, формой напоминавшее кухонную раковину. Хозяйственный Филлипс, у которого все шло в дело, отыскал его где-то в канаве и приспособил для своих ненаглядных курочек.
– Вот это? – хором спросили дети и замерли, уставившись на замечательный камень…
Мистер Калпепер нетерпеливо покашлял и наконец решил продолжать:
– Я разъясняю все это столь подробно, добрые люди, чтобы вы могли следовать за ходом моих рассуждений. Чума, с которой пришлось мне столкнуться в Оксфордшире, была, повторяю, водянистой и влажной, как тамошний край, и лечить ее нужно было холодной водицей. Но здешняя чума была по природе совсем иною: она хоть и лютовала возле воды – на обеих мельницах никого в живых не осталось! – но бороться с ней нужно было иначе. И вот я… кхем… зашел в тупик.
– А что поделывали тем временем твои больные? – поинтересовался Пак.
– Мы уговорили тех, кто жил по северной стороне, покинуть свои дома и расположиться прямо под открытым небом, на Хитрэмовом поле. В тех домах, где хворал пока лишь один или двое, хозяева еще цеплялись за свое добро и ни за что не соглашались уйти и оставить все без присмотра. Вдруг украдут? Им легче было умереть!
– Такова человеческая натура, – философски заметил Пак. – Видывал и я подобные вещи… Ну а те, кто оказался в чистом поле, – они как, поправлялись?
– Из этих умерли немногие, не то что в домах, да и те не от чумы, а больше от помрачения рассудка и меланхолии. Но я должен признаться, добрые люди, что мне никак не удавалось остановить поветрие или хотя бы распознать его природу и принадлежность. По правде говоря, я не мог понять, откуда исходит это безликое зло, и в конце концов решился на то, что – кхем! – следовало предпринять с самого начала.
Я отбросил все прежние догадки и предположения, выбрал благоприятный час по Астрологическому календарю, прикрыл рот и нос тряпочкой, смоченной в уксусе, и стал по очереди входить в опустошенные смертью дома, ожидая, что звезды укажут мне путь.
– И тебе не было страшно идти туда ночью? – спросил его Пак.
– Я надеялся, что Господь, наделивший человека столь благородною жаждой к раскрытию тайн мироздания, – что Он пощадит смиренного искателя истин… И вот, спустя некоторое время (ибо, повторяю, всему на свете свое время!), на каком-то чердаке заметил я белую крысу – распухшую, в струпьях, – что сидела под слуховым оконцем. А в оконце светила сама госпожа Луна, направляясь на встречу со своим всегдашним союзником, старым холодным Сатурном. И вдруг эта крыса вползла в полосу лунного света – и там на моих глазах околела. Затем откуда-то выполз ее родственник или супруг, улегся рядом с нею и тоже испустил дух. Наконец, незадолго до полуночи, появилась третья крыса – и тотчас издохла, как и первые две: под окошком, в лунном луче.
