З в о н ц о в. Поручил Мокроусову, но, очевидно, этот болван...
В а р в а р а (зловеще). Пытаешься действовать самостоятельно? Андрей, твоё выступление было неудачно. Очень. Пойми: большевики - это уже не 'ослы слева', и знамя их не 'красная тряпка', как сказал о них и о знамени Милюков, нет, это уже знамя анархии...
З в о н ц о в. Ты страшно горячишься. И - говори тише, кругом - люди. И почему нужно говорить сейчас? Начинается заседание.
В а р в а р а. Слушай: мы между двух анархий, красной и чёрной.
З в о н ц о в. Ну да, да! Я понимаю это, знаю...
В а р в а р а. Нет! Ты не понимаешь ни трудности нашей позиции, ни выгод её...
З в о н ц о в. Ах, боже мой! Как ты любишь учить! Но я именно так и говорил о большевиках.
В а р в а р а (страстно). Нет, не так! Надо было резче. Надо бить по черепам каменными словами. Твоё ликование по поводу неудачи большевиков в Петрограде - неуместно и бестактно. Лозунг 'Вся власть Советам' - вот чем ты должен действовать на толстую кожу...
З в о н ц о в. Ты ужасно настроена!
В а р в а р а. Красивые речи твои...
З в о н ц о в. Удивляюсь! Чего ты боишься?
В а р в а р а (шипит в лицо ему). Ты - глуп! В тебе нет классового чувства...
З в о н ц о в. Позволь! Чёрт возьми! Что я - наёмник твой? И - при чём здесь классовое чувство? Я - не марксист... Какая дичь!
(Быстро идёт в зал, Варвара изнеможенно садится на стул, бьёт кулаком по столу, Елизавета идёт навстречу Звонцову из зала.)
Е л и з а в е т а. Дрюдрюшечка, солёненький мой, как люблю тебя!
З в о н ц о в (сердито). Позволь... В чём дело?
В а р в а р а. Ведёшь ты себя, Лиза...
Е л и з а в е т а. Ай! Ты - здесь? Да, Варя, я плохо веду себя. 'Жизнь молодая проходит бесследно', и - очень скучно всё! Но ты - не бойся. Я Андрея не отобью у тебя, я его люблю... патриотически... нет, как это?
З в о н ц о в (хмуро). Платонически. Пусти меня!
Е л и з а в е т а. Вот именно - протонически! И - комически. Андрюша, после всей этой чепухи - можно танцы, а?
В а р в а р а. Ты с ума сошла!
Е л и з а в е т а. Милые губернаторы! Вы всё можете! Давайте устроим...
З в о н ц о в (строго). Это невозможно. (Освободился, ушёл.)
Е л и з а в е т а. Выскользнул... Ну... устроим маленький пляс у Жанны. Варя, приглашаю! Бог мой, какое лицо! Что ты, милая? Что с тобой?
В а р в а р а. Уйди, Елизавета!
Е л и з а в е т а. Дать воды?
В а р в а р а. У-уйди...
(Елизавета бежит в буфет. Варвара несколько секунд стоит, закрыв глаза. Мелания и Павлин - из зала. Варвара скрывается в дверь направо.)
М е л а н и я. Жарко. Тошно. Надоело всё, обрыдло, ух! Сильную бы руку на всех вас...
П а в л и н (вздохнув). 'Векую шаташася языцы'.
М е л а н и я. Говорил с Прокопием?
П а в л и н. Беседовал. Натура весьма разнузданная и чрезмерно пристрастен к винопитию...
М е л а н и я (нетерпеливо). Для дела-то годится?
П а в л и н. Ничем не следует пренебрегать ради просвещения заблудившихся, но...
М е л а н и я. Ты - прямо скажи: стихи-то подходящи?
П а в л и н. Стихи вполне пригодны, но - для слепцов, а он... зрячий...
М е л а н и я. Ты бы, отец Павлин, позвал бы к себе старика-то Иосифа, почитал бы стихиры-то его да и настроил бы, поучил, как лучше, умнее! Душевная-то муть снизу поднимается, там, внизу, и успокаивать её, а болтовнёй этой здесь, празднословием - чего добьёмся? Сам видишь: в купечестве нет согласия. Вон как шумят в буфете-то...
П а в л и н (прислушиваясь). Губин бушует, кажется. Извините удаляюсь.
(Открыл дверь в зал, оттуда вырывается патетический крик: 'Могучая душа народа...' Из дверей буфета вываливаются, пошатываясь, Губин, Троеруков, Лисогонов, все выпивши, но - не очень. Мокроусов, за ним старичок-официант с подносом, на подносе стаканы, ваза печенья.)
Г у б и н. Чу, орут: душа, души... Душат друг друга речами. И все врут. Дерьмо! А поп огорчился коньяком - даже до слёз. Плачет, старый чёрт! Я у него гусей перестрелял.
Т р о е р у к о в. Сядем здесь под портретом...
Г у б и н. Не желаю. Тут всякая сволочь ходит.
Л и с о г о н о в. Скажите, Лексей Матвеич...
Г у б и н. И не скажу. Больно ты любознателен, поди-ка, всё ещё баб щупаешь, а?
(Троеруков хохочет. Мокроусов открыл дверь направо, официант прошёл туда.)
Л и с о г о н о в. Лексей Матвеич - вопрос: помиримся с немцами или ещё воевать будем?
Т р о е р у к о в (печально). Царя - нет. Как воевать?
Г у б и н. Воевать - не в чем. Сапог нет. Васька Достигаев с Перфишкой Нестрашным поставили сапоги солдатам на лыковых подошвах.
(Ушли в гостиную направо. Мелания - крестится, глядя в потолок. Из зала выходят Нестрашный, Целованьев, затем - Достигаев.)
Н е с т р а ш н ы й. Наслушался. Хватит с меня. Мать Мелания, ты тоже не стерпела?
М е л а н и я. Я отсюда речи слышу, душно там. Что делается, Порфирий Петрович, а?
Н е с т р а ш н ы й. Об этом - не здесь говорить. Ты бы заглянула ко мне. Завтра?
М е л а н и я. Можно. Послал господь на нас саранчу эту...
Н е с т р а ш н ы й. Надо скорее Учредительное собрать.
М е л а н и я. На что оно тебе?
Н е с т р а ш н ы й. Мужик придёт. Он без хозяина жить не может.
М е л а н и я. Мужик! Мужик тоже бунтовать научен. Тоже орёт, мужик-то.
Н е с т р а ш н ы й. А мы ему глотку землёй засыпем. Дать ему немножко землицы, он и...
Д о с т и г а е в. Допустим, Перфиша, что глотки мы заткнули, живот мужику набили туго, а - что делать с теми, у кого мозги взболтаны? Вот вопрос.
Н е с т р а ш н ы й. Это ты, фабрикант, опять про рабочих поёшь?
Д о с т и г а е в. Вот именно! Я - фабрикант, ты - судовладелец, кое в каких делах мы компаньоны, а видно всё-таки, что медведи - плохие соседи.
