тоже душу вытравили. Разве вы по-человечески жили?
К с е н и я. Ну, уж извини! Жила - как все люди...
Г л а ф и р а. Не о том я говорю! Вот Таисья... До чего обозлили девчонку! Изувечили... На всю жизнь...
К с е н и я. Кто это по-человечески-то живёт? Звонцовы, что ли? Они только об одном думают, как бы тебя из дома выгнать, да как бы Шурке навредить, да к настоящим господам присосаться...
Г л а ф и р а. Эх... всё - не то, не о том! (Схватив самовар, ушла.)
К с е н и я (оглядываясь). Обозлилась как!.. Всё не на своём месте. Как перед праздником - уборка. (Встала, идёт к себе.) Или на другую квартиру переезжать собрались.
(Донат и Рябинин, человек лет за 40, лысоватый, был кудрявым. Говорит не торопясь, с юмором. Всегда или курит, или свёртывает 'козью ножку', или же держит в руках какую-нибудь вещь, играя ею.)
К с е н и я. Господи, - опять, Донат, привёл ты какого-то...
Р я б и н и н. Здравствуйте, хозяйка! Я - водопроводчик.
К с е н и я. Днём приходил бы...
Д о н а т. Некогда было ему днём-то.
Р я б и н и н. Я только взгляну - в чём дело, а работать завтра буду.
К с е н и я (уходя). В воскресенье-то? Неверы! Безбожники!
Р я б и н и н. Сердитая! Значит - решили: часов в шесть утра посылай наших солдат, они заберут муку и отвезут половину - себе, половину - на фабрику, прямо в казарму. Бабы сразу увидят, что большевики не только обещают, а и дают. Ясно, леший?
Д о н а т. Понял. Тебя, слышно, прогнали сегодня с митинга-то?
Р я б и н и н. Был такой случай. Силён эсер в нашем городе!
Д о н а т. Изобьют тебя когда-нибудь.
Р я б и н и н. Это - не исключается.
Д о н а т. Помириться-то с ними - нельзя?
Р я б и н и н. Никак. Вот вышибем из совета, ну, тогда, может быть, они сами захотят мириться.
Д о н а т. Трудно мне понять ваши дела.
Р я б и н и н. Вижу. Тебе, малютка, следовало бы эсером быть, ошибочно ты с нами.
Д о н а т (сердито). Моя ошибка - не твоё дело.
Р я б и н и н. Не моё? Мм... Ну, ладно. Что же - чайку-то?
Д о н а т. Сейчас.
Р я б и н и н. И - поесть! Аппетит у меня - очень хороший, а поесть нечего.
(Донат в двери столкнулся с Шурой, она остановилась, улыбаясь смотрит на Рябинина.)
Д о н а т. Это товарищ Пётр...
Ш у р а. Я - знаю. Здравствуйте!
Р я б и н и н. А я - слышал про вас. Вот вы... какая...
Ш у р а. Рыжая?
(Калмыкова - скромно одета, лет 30-35.)
Р я б и н и н (отвернулся от Шуры). Я тебя, Галочка, целый день ищу...
К а л м ы к о в а. Слушай-ка, Пётр... (Отводит его в сторону, шепчутся.)
Л а п т е в (входит, к Донату). Ну, с блаженным я кончил! Тятин статейку напишет о нём.
Д о н а т. Ты расскажи-ко Петру про него.
Л а п т е в. Всё-таки он - жулик, блаженный-то.
Д о н а т. Привычка.
Л а п т е в. И, наверно, шпион...
(Глафира вносит самовар.)
Ш у р а (Лаптеву). Яков, послушай.
Л а п т е в. Подожди... (Отошёл к Рябинину и Калмыковой. Шура нахмурилась, закусила губу.)
Г л а ф и р а. Игуменья приедет ночевать.
Ш у р а. Да? Это... неудобно! Кто сказал?
Г л а ф и р а. Таисья. Ты бы поговорила с ней, приласкала.
Ш у р а. Я - не ласковая.
Г л а ф и р а. Она - злая, навредить может.
Ш у р а. Кому?
Г л а ф и р а. Всем.
К а л м ы к о в а. Ну, до свиданья, Шурок, иду...
Ш у р а (вполголоса). О чём вы шептались?
К а л м ы к о в а. Дела такие, - секретные.
Ш у р а (заносчиво). У вас всегда будут тайны от меня?
К а л м ы к о в а (строго). Ты снова об этом?
Ш у р а. Я спрашиваю: всегда?
Р я б и н и н (громко Лаптеву). Это вы оба наерундили!
К а л м ы к о в а. А я спрашиваю: ты способна серьёзно отнестись к великому и опасному делу, к великим мыслям, ко всему, что пред тобой открывается? Это тебе нужно решить сразу и навсегда. Наступают решительные дни. Подумай. Не способна - отойди.
Ш у р а. Мне обидно, Галина!
(Рябинин прислушивается.)
К а л м ы к о в а. Что - обидно?
Ш у р а. Чувствовать себя чужой...
К а л м ы к о в а. Переломи своё детское самолюбие, пора!
Ш у р а. Я хочу скорее понять всё и работать, как ты.
К а л м ы к о в а. То, что я понимаю, я понимала почти двадцать лет. И - не скажу, что уже всё поняла. Я предупреждала: тебе будет трудно. Ты мало читаешь и вообще... плохо учишься. У меня складывается такое впечатление: ты хочешь идти не с пролетариатом, а впереди него.
Ш у р а. Неправда!
К а л м ы к о в а. Боюсь, что правда. Впереди пролетариата - позиция Ленина и подобных ему. Подобных - немного, единицы, и каждый из них прошёл долголетнюю школу тюрем, ссылок, напряжённой учебы...
Ш у р а. Не сердись. Мне кажется, что ты и Яшка смотрите на меня как на временную полезность.
К а л м ы к о в а. Ну... Всё - временно! Прощай, я тороплюсь. Подумай о себе, Шурка. Ты - хороший, волевой человек, ты можешь быть очень полезной, но - нужно образумить волю. Иду.
Г л а ф и р а. Выпили бы чаю...
К а л м ы к о в а. Спасибо, Глаша, некогда. Вот - булку возьму. И сахару.
Ш у р а. Возьми весь.
К а л м ы к о в а (усмехаясь). Не великодушничай. (Ушла).
Р я б и н и н. Значит - так: стишки - к чертям собачьим! Сам сообрази: зачем печатать вредную ерунду, если можно её не печатать? И никаких статеек об этом блаженном болване - не надо. Так и скажи Тятину. Беги. Ну-с, теперь хлебнём чайку... (Шуре.) Угощайте!
