– Лёньку. Лёнька – идёшь?
Л ё н ь к а. Обязательно!
Из-под вагона вылезает Лёнька, бежит по железнодорожным путям. Стоит на углу улицы, под фонарём, рассматривая червонец. Нерешительно оглядывается. Раздумывает: вернуться к товарищам, в вагон, или не стоит? Вернуться – наверняка отправят в какой-нибудь детдом. А может быть, и в тюрьму. Убежать с червонцем – нехорошо пред товарищами. Вероятно, убежит ещё кто-нибудь, станет известно, что он украл у «своих» – изобьют. Да и стыдно у своих воровать. Решил. Бежит по улице.
Ленька в «хазе». Какая-то баба подвязывает к его лохмам бутылки за горлышки.
Л и с и ц а. Гляди не разбей.
Л ё н ь к а. Знаю!
Л и с и ц а (бабе). Лишили нас помощников, дьяволы.
Вагон. Поезд в пути.
У з б е к (рассказывает). Он мине сказал: «Приедем – дадут всем кило хлеба, фунт колбасы, одёжу выдадут, мыть будут».
Г о л о с а: – А ты верь, дурак! Ему чаю с вареньем обещали. Пирожных…
Л ё н ь к а (выпивши). Дадут всем кашки из поганой чашки, пожрём, охнем, да и – подохнем! Эх – ребята! Не верь милиции, держи свои позиции! Споёмте – что ли?
Вид Звенигорода.
Звенигородский монастырь.
Вокзал Звенигорода. Перрон. Чекисты и местная милиция ждут поезда.
С т а р ш и й ч е к и с т. С этим поездом прибудет пятьсот, сразу направить в монастырь. Следить, чтобы не разбежались.
Г о л о с а: – Пятьсо-от. Держись, город Звенигород.
– Да-а, зададут встряску здешним жителям. Разграбят городишко.
С т а р ш и й ч е к и с т. Решительно воспрещается применение каких-либо физических мер воздействия – поняли? Не бить, не толкать, не орать! Сразу, по разгрузке вагонов, давать каждому хлеб и колбасу. Авось – не побегут, если едой займутся.
Эшелон беспризорных идёт улицей города. Все жуют. Из ворот, из окон неодобрительно смотрят обыватели. Некоторые выражают сочувствие и сожаление:
– Эх, бедняжки! Куда это вас ведут?
– Господи, грязные какие.
Беспризорные отвечают сочувствующим руганью, свистом, показывают языки, кулаки. Вслед им обыватели говорят:
– Жульё всё! Это на горе наше привезли их.
– Заставят нас кормить ораву такую… А ведь!
– Пожалуй, и заставят. Да и обуть, одеть тоже нам велят… Эх, жизнь…
Двор монастыря. Беспризорники ошеломлённо разбились по группам, хмуро озираются, перешёптываются, в общем ведут себя тихо. Их раздевают и лохмотья бросают в костёр среди двора. Восемь парикмахеров стригут их. После стрижки голых ведут в баню.
Баня. Ребят – моют. Охотно моются единицы, в их числе – Узбек, Лёнька, – большинство сопротивляется, хулиганит, плещет друг на друга водой из шаек. Дикий визг, шум, брань, попытки петь.
Ребята выходят из бани на двор, одетые в однообразные костюмы и шапочки. Вид у большинства ошарашенный.
Г о л о с а: – К чему это готовят нас? Во святые, что ли? В монахи постригли. Чёрт их знает чего они выдумали.
Л ё н ь к а. Братишки! Знай своё дело: ни в чём не уступайте. Нас хотят в миленькие перекрестить.
С т а р ш и й ч е к и с т. Ребята! Рассчитывайтесь по десяткам и выберите десятников.
Г о л о с а: – Это можно! В этом плохого не видно. Увидишь, погоди.
Заметно выделяются группы ребят, которые довольны тем, что вымылись, одеты в чистое. Доволен Узбек, он смотрит в кадку с водой, любуется своим отражением, хохочет, рядом с ним – Язев и Куманёк – парень лет 15.
Я з е в. Чего же это будет?
К у м а н ё к. Увидим.
У з б е к. Хорошо будет.
Я з е в. Тебе, Узбек, немного надо…
У з б е к. Мине? Мине всё надо.
Я з е в. Тебе дать кусок, ты и не лаешь.
У з б е к. Врёшь.
