Васька Кабан, тупорылый, низкорослый парень, лет 20, ухмыляясь, агитирует в группе ребят. Их человек двадцать.
– Ну вот, пацаны, значит – прокатились мы на дураках, в бане помылись, пожрали, чуть-чуть оделись. Чего надо делать? Ну, надо, значит, бежать – кто куда! Прямо – сади всей массой! Всех не переловят, а если и поймают которых – ноги не оторвут, опять можно бежать. У них нет такой силы, чтобы сладить с нами. Верно?
Г о л о с а: – Верно… Когда бежать? Надо сговориться, чтобы – сразу всем.
С т а р ш и й ч е к и с т (кричит). Эй, братишки, обедать!
С криком, свистом – толпа бежит.
Лёнька – десятник. Намеренно неправильно режет пшеничный хлеб, неровными порциями. Куски прячет за пазуху. Бросает их через головы ребят, вызывая этим протесты.
Л ё н ь к а (орёт). Вы что здесь – у родной бабушки? Жри, что дают, пока по мордам не дали. Наелся – уходи…
Чекист докладывает старшему:
– Там Лёнька хулиганит…
С т а р ш и й ч е к и с т. Дан приказ в еде не отказывать- никаких конфликтов! Подайте хлеба дополнительно. Они хотят разыграть нас на хлебе.
Чекист, Узбек и Куманёк несут хлеб. Лёнька, поняв, что его затея сорвана, бросает нож, идёт прочь с куском хлеба в руках. Кричит:
– Глядите, Узбек с Куманьком в лакеи нанялись…
За углом церкви Кабан, Лёнька, Язев и ещё человека три.
Л ё н ь к а (угрюмо говорит). Сегодня ничего не будет. Все сытые, разморило всех… Да и охраны за стенами много…
Я з е в. Это верно. Обмякли все.
К а б а н. Н-да… значит – надобно солить им, ментам, всяко, кто что придумает, чтоб им невтерпёж солоно пришлось.
Л ё н ь к а. Чтоб не мы от них, а они от нас бежали!
Лунная ночь. Трапезная монастыря превращена в спальню, тесно набита беспризорными. Кое-где ребятишки спят. В углу группа слушает, что рассказывает Куманёк.
– А этот, Мартынов, который застрелил Лермонтова, похоронен здесь…
Г о л о с а: – Сукин сын, выкинуть его из могилы!
– Да это – давно было, от него и костей не осталось.
В другом углу фабрикуют карты из страниц евангелия. Один мальчик аккуратно режет их, другой – растирает кирпич в порошок – готовит красную краску, третий – размешивает сажу в коробке из-под ваксы, четвёртый – готовит трафареты для печатания карт. У двери стоят на стрёме двое мальчиков.
Г о л о с а: – Эх, покурить бы.
– Водочки бы хлебнуть кусочек!
Идёт игра на одежду. Выигрывает Кабан. Около него лежит несколько гимнастёрок, ботинки, брюки. Человек пять уже проигрались, раздеты, с угрюмой завистью смотрят на играющих.
С т р ё м а (кричит). Зекс!
Суматоха. Выигрыш покрывается телами играющих, карты исчезают.
Ребята дружно начинают петь:
В воскресенье мать-старушка…
Стрёма делает успокоительные знаки. Игра продолжается.
Утро. Две деревенские бабы привезли на монастырский двор солому и дрова. Кабан отводит одну из них за угол, показывает гимнастёрки, ботинки.
Б а б а. Сколько просишь?
К а б а н. Пять бутылок водки.
Б а б а. Да ты с ума сошёл! За этакое! Пять?
К а б а н. А сколько!
Б а б а. Две.
К а б а н. Ты, тётка, не шути, а то я тебя по башке кокну. Видишь, сколько нас тут? Мы, гляди, неласковые. Мы те избу подпалить можем и вообще… Ну?
Б а б а. Не стращай. Три – принесу.
К а б а н (толкнув её). Пять, поняла?
В зарослях монастырского сада – человек двадцать. Выпили. Кабан ораторствует:
– Ограды, решётки на кладбище вокруг могил – ломайте, вооружимся и прямо, напролом…
Я з е в. Я порох умею делать.
– А стрелять из чего?
Л ё н ь к а. Он не врёт! Он – может!
НАЧАЛИ РАБОТАТЬ
