Идёт Полувеков, за ним надзиратель со стулом и сторож Миша с пучком розог под мышкой. Полувеков, ответив на поклоны повара и столяра, проходит в церковь. Надзиратель Судаков приносит скамью.
Я ш и н. Драть будем, дядя Миша!
М и ш а. Обязательно. Субботний расчёт за грехи недели, как полагается.
Я ш и н. Любишь ты это дело!
М и ш а. Заставят, и ты полюбишь.
Б у я н о в. От скуки и самого себя выпороть можно.
Я ш и н. Вон как воют молитвы! И на кой пёс мальчишков этих берегут? Мастеровых из них не сделаем, работать они не охочи, да и силы у них нету, кормим плохо.
Б у я н о в. Это ты врёшь. Кормим отлично.
М и ш а. Толокно-то загнило, да и капуста…
Б у я н о в. И ты врёшь. Гляди: смотритель услышит…
Я ш и н. Воруете вы с Оношенко многовато…
Буянов отходит прочь.
Из церкви выходят преступники, надзиратели строят их в три колонны, покоем (т.е. буквой «П» – Ред.)
Командуют:
– Смирно! Эй, кто там шапки надел? Снять!
Я ш и н (щупая розги). Сучков на розгах нет?
М и ш а. А тебе какое дело?
Я ш и н. Намедни ты сучками до крови изранил мальчишек.
М и ш а. А они, сукины дети, сами розги резали, сами бы и смотрели – есть сучки али нет.
Я ш и н (вздыхает). Эхе-хе. Зряшное это дело.
М и ш а. А ты – попробуй переделай!
Из церкви выходят Полувеков и Оношенко.
П о л у в е к о в. Здорово, колонисты!
– Здравия желаем, Антон Васильевич!
Полувеков садится на стул, Оношенко подаёт ему список преступников, подлежащих наказанию. Надев пенснэ, Полувеков говорит:
– Смирно! Ну, что же? Опять за эту неделю двадцать три зверёныша заслужили наказание? Вы, скоты, всё ещё не можете понять, что место ваше – в тюрьме, среди воров и убийц, среди каторжников и что здесь вы живёте из милости, по доброте людской, по милосердию честных людей! Не понимаете этого? Ну, и пеняйте на себя. Сегодня будут наказаны (читает): Смирнов Иван за дерзости помощнику моему, за непослушание приказу надзирателя и воспитателю Климову, за разбитие стекла в окне – пятнадцать розог. Я тебя, Смирнов, усмирю. Ты у меня забудешь, как на мачеху ножом замахиваться.
С м и р н о в. Не ножом, а стамеской.
П о л у в е к о в. А за то, что ты смеешь поправлять меня, я тебе прибавлю ещё пяток. Двадцать – Смирнову! Михаилу Арапову за неприличное поведение в церкви – пятнадцать розог.
А р а п о в. У меня, Антон Васильич, живот болит…
П о л у в е к о в. Молчать! А то – прибавлю. Слесареву и Югову за драку – по десять. Ерохину, Сушкову, Макову и обоим Ивановым за кражу каравая белого хлеба – чистить отхожее место. Сверх того, Ерохину, за то, что прикрывал соучастников кражи, – десять розог. Я тебя, Ерохин, переломлю! Алексею Чумову за оскорбление преподавателя Климова – десять. Деева, Трофимова, Сидельникова на воскресенье в карцер. Остальных на завтра – без прогулки. Завтра наиболее отличившиеся поведением примерным идут в лес, за грибами. Таковых… Семнадцать человек. Начать экзекуцию со Смирнова. Делай! Солил розги?
М и ш а. Так точно!
П о л у в е к о в. Покажи рукавицу.
Миша показывает.
Двое надзирателей ведут Смирнова к скамье. Миша расправляет розги, пропуская их сквозь кулак, – на руках у него кожаная рукавица, смоченная солёной водой, он оглаживает розгу после каждого удара по телу наказуемого. Делалось это якобы в целях гигиенических. У ног Миши деревянное ведро с рассолом. Смирнов упирается, мычит. Его кладут, двое надзирателей держат за ноги и за руки.
О н о ш е н к о (считает). Раз. Два. Три… Миша – не фальшивь! Четыре!
П о л у в е к о в. Смирнова за сопротивление – в карцер на сутки.
К скамье ведут Ерохина. Из фронта выскакивает Сушков, бросается в ноги Полувекову, визжит:
– Не бейте меня… Простите! Я не буду, Антон Васильич – я не буду…
П о л у в е к о в. Убрать!
Оношенко оттаскивает Сушкова за ногу. Среди ребятишек некоторые, человек пять – восемь, испуганы, плачут.
Из окна дома администрации смотрит на экзекуцию жена Оношенко, толсторожая баба лет сорока, смотрит с наслаждением. Из-под руки её выглядывает дочь Полувекова, девочка лет 12.
О н о ш е н к о. Гляди, какие у них крутенькие да крепкие. (Крякает.) Ты, Людмилочка, не высовывайся очень-то, папаша увидит, заругается. Не велит он показывать тебе, как мальчишек секут.
Л ю д м и л а. А девочек тоже секут?
О н о ш е н к о. И девочек – тоже. Наука. Не накажешь – не научишь. Меня, милая, так били, что, бывало, даже все чувства повыбьют, ни крику, ни дыхания нет. Отец бил, потом – тётка, а как отдали в ученье, в швейки – хозяйка драла за волосья или по щекам нашлёпает.
Л ю д м и л а. Михайловна, отчего так нехорошо везде? Только в лесу и хорошо.
