шести больших городов и порядка 1500 бойцов из аббатств (Stiftsmannen)[370]. Вот каков
был состав двух армий, сошедшихся под Хеммингштедтом 17 февраля 1500 г.: с одной
стороны – силы короля Дании Ханса I, включавшие, наряду с Великой, или Черной, или
Немецкой, гвардией (4000 пеших воинов под началом Томаса Слейца, заслуженного и
опытного капитана наемников, того самого типа «военного предпринимателя»), кавалерию из 2000 ленников, служивших в силу своих воинских обязанностей, но с
оплатой в размере 28 флоринов за месяц войны, и, наконец, ландвер в 5000 человек, куда
входили отряды из Гольштейна, Шлезвига и Ютландии; с другой стороны – народное
ополчение дитмаршенцев, крестьянская пехота, усиленная пятью сотнями конных дворян
и несколькими наемниками[371]. Макиавелли, желая дать представление о богатстве
германских городов, записывает в «Сообщении о делах в Германии» (17 июня 1508 г.):
«Они ничего не тратят на солдатню, ибо держат в армии и на службе своих собственных
людей; в праздники, вместо того чтобы развлекаться, они упражняются с аркебузой, пикой или любым другим оружием, а в качестве награды лучшие получают какой-либо
знак отличия или нечто подобное (similia), которым впоследствии они все гордятся»[372].
Впечатление не обманчивое, но слишком идиллическое: в действительности, наряду с
бюргерским ополчением, вольные и имперские города использовали солдат запаса, живущих за пределами города (Aussoldner), имели небольшой постоянный костяк
профессиональных воинов (например, в Меце – группу состоявших на жалованье) и, наконец, практиковали временные наборы в войско.
Хотя платная служба получала все большее распространение, было бы ошибкой
делать вывод об упадке старинного дворянства. В то время оно, так же как в Англии и
Франции, все еще поставляет значительную часть конницы. Владетельные князья и
сеньоры, как и прежде, занимают ответственные и командные посты. Даже появление в
конце XV в. «служилых людей немецкой нации, именуемых ландскнехтами», в целом не
увеличило разрыв между военной и социальной иерархиями. Ведь Максимилиан Габсбург
сумел убедить либо принудить рыцарей стать капитанами ландскнехтов и даже служить в
их рядах – прежде всего для того, чтобы внести в них хотя бы намек на рыцарскую этику
и корпоративный дух.
Последний пример – Кастилия. Во время Гранадской войны, с 1486 по 1492 г., католические короли пользовались услугами иностранцев, в частности, выходцев из
Германии, Англии и Франции; у них были также постоянные вооруженные силы –
«королевские стражники» и войска Эрмандады; не менее массовым было использование
вассалов, пожалованных чем-то вроде рентного лена –
воинов и 450 легких конников, города Кордова и Севилья – по 5000 бойцов. Впрочем, платили всем: легкий кавалерист из дворян получал в день 25 мараведи, пеший воин
ополчения – 14 или 15 мараведи. Таким образом удалось собрать довольно значительные
силы: в 1489 г. – 13 000 копий и 40 000 пеших воинов[373].
В конце Средневековья различие между воинами, служившими в силу своих
военных обязанностей, и теми, кто шел сражаться по собственной воле, было еще далеко
не резкое. Возможно, прежде всего потому, что большая часть тех и других получала или
рассчитывала получать жалованье, а служить за свой счет соглашались очень немногие.
Среди исключений отметим поход французов в 1429 г., чтобы короновать дофина, если
верить письму, написанному 8 июня Ги и Андре де Лавалями их бабке Анне и матери
Жанне. Они представились Карлу VII, когда тот находился в Сент-Эньяне; король принял
их очень хорошо, зная, по его словам, что они по «самой доброй воле» явились «по
надобности, без зова», т. е. без вызова сеньора. Однако в финансовом отношении пусть ни
на что не рассчитывают: «С деньгами у двора сейчас столь туго, – заявляет Карл VII, – что
в нынешнее время я не надеюсь ни на какую помощь и поддержку». Поэтому Лавали
пишут матери: пусть продаст или заложит участок земли, какой сочтет нужным, чтобы
немного увеличить скудную сумму в 300 экю, которая у них осталась[374].
