Новый военный гуманизм: уроки Косова

Интересно наблюдать, как беспечно замалчивались эти, в конце концов, вполне очевидные вопросы в то самое время, когда акции Милошевича изображались как «абсолютно сопоставимые с насильственной депортацией целых этнических групп во времена Сталина и Гитлера» (Тимоти Гартон Эш)²⁹. Это распространенное сравнение открывает перед нами двери в совсем иной период, выходящий далеко за рамки того отрезка времени после холодной войны, которым мы ограничены в оценке «нового гуманизма», и поэтому оно, по идее, должно побуждать нас ставить вопросы о том, куда следовало бы отнести «насильственные депортации целых этнических групп», производимые Вашингтоном, например, в Индокитае. Скажем, в Камбодже, где в начале 1970-х только в Пном-Пене были изгнаны полтора миллиона человек. Или около десяти миллионов жителей Южного Вьетнама, которые подверглись «насильственной депортации», спасаясь бегством от интенсивных бомбардировок и зачисток после того, как стараниями Джона Ф. Кеннеди война в Южном Вьетнаме заполыхала пожаром: начавшись с крупномасштабного государственного террора, в 1961-62 гг. она вылилась в откровенный разгул агрессии³⁰. Если действия Милошевича «абсолютно сопоставимы» с действиями Гитлера и Сталина, то мы, вероятно, ошибаемся, когда объявляем этих чудовищ величайшими преступниками нашего страшного века, — вот какое необычное умозаключение явственно вытекает из доктрины «нового гуманизма», развиваемой применительно к Сербии, хотя было бы весьма полезно рассмотреть его посылки подробнее.

Учитывая необходимость демонизации коллективного образа сербов ради оправдания атак на гражданские объекты, не удивительно, что и Даниэлю Голдхагену пришлось поддерживать тезис о том, что мы в ссоре с сербами вообще, а не только с их лидером. Это «исполнители воли Милошевича», чьи глубоко укорененные культурные недуги нам предстоит лечить. Защитники данного тезиса подчеркивали «в первую очередь, молчание интеллектуалов о военных преступлениях» (Стэйси Салливан)³¹. Подобное молчание особенно шокирует западных интеллектуалов, чей «нормальный мир», надо понимать, вполне естественно считает себя морально обязанным уделять внимание тем преступлениям, ответственность за которые лежит и на нем самом, и которые он поэтому смог легко довести до логического конца, в соответствии с вышеупомянутыми моральными трюизмами и их решающим следствием.

Но опять-таки «было бы неприлично упоминать» практику «нормального мира» относительно военных преступлений и преступлений против человечности, которые восходят к Вашингтону, Лондону и другим центрам мировой цивилизации. Примеры тому дает и собственный дом Салливан (Гарвардская школа Кеннеди), и журнал, где она работает корреспондентом («Ньюсуик»), а также многие другие институты — из числа наиболее респектабельных. Скажем, журнал, в котором появляется такая статья, не довольствуется «молчанием» о страшных преступлениях, а усиленно защищает их, по крайней мере в государствах, опекаемых США. Так, его издатели дали «Рейгану и компании положительные оценки» за их вклад в государственный террор, достигший своего пика в Сальвадоре в 1981 году, и, обозревая кровавые события, произошедшие три года спустя, дали совет, что мы должны оказывать военную помощь «фашистам латиноамериканского образца… независимо от того, сколько человек они убили», поскольку «у Америки есть более высокие приоритеты, чем права человека в Сальвадоре»³². Поддержка журналом государственных преступлений и террора Израиля, доходящая до упреков в адрес тех американских и израильских изданий и телеканалов, многочисленные сообщения которых «просто неверны»³³, настолько нелепа, чтобы едва ли заслуживает комментариев.

Следующим логичным шагом в этом процессе стал призыв к «очистке Сербии», своевременно прозвучавший в передовице «Нью-Йорк Таймс» («Обзор событий недели» Блэйна Хардена), которая была озаглавлена «Что нужно для того, чтобы очистить Сербию»³⁴. Целью «очистки» должно было стать «подавление заразы» и «искоренение крайнего сербского национализма», желательно посредством прямой военной оккупации, как после Второй мировой войны. Особенно неприятным является «мистический смысл жертвоприношения в Сербии», «отнюдь не новшество» в рамках этой больной культуры, считает Харден. Он цитирует Голдхагена, который пришел к выводу, что «действия Сербии, по сути, отличаются от действий нацистской Германии только масштабами», вновь оставляя открытым чрезвычайно неудобный вопрос о том, куда следует отнести преступления самих США, — ответу на который препятствует «молчание интеллектуалов по вопросам о военных преступлениях» их любимых государств. Подобно Плаффу, Харден напоминает нам, что Милошевич был «избранным лидером», «популярность которого возрастала по мере натовских бомбардировок» (Западу, как мы, очевидно, должны предположить, подобный феномен незнаком: например, во время бомбежек Лондона). Следовательно, «вычистить» нужно именно сербов как народ. Данный призыв уже был элегантно сформулирован ведущим интеллектуалом «Таймс» Томасом Фридманом: «Нравится нам это или нет, но у нас уже идет война с сербской нацией (так же, несомненно, думают сербы), и ее ставки должны быть совершенно ясны: за каждую неделю ваших бесчинств в Косове мы отбрасываем вашу страну назад на целое на десятилетие. Хотите в 1950 год? Можем устроить вам 1950-й. Хотите 1389-й?[1] И это нам по плечу»³⁵.

Призыв «очистить» Сербию особенно уместен в Соединенных Штатах Америки — стране, которая выросла на принципе этнической чистки, и для которой была характерна странная, если не уникальная привычка неизменно праздновать успех своих основателей в решении «задачи выкорчевывания деревьев и индейцев и округления наших естественных границ»³⁶, — достижение, которое и сейчас никоим образом не кануло в лету. Если бы Геринг называл боевые машины Люфтваффе «Еврей» и «Цыган», или лучшая футбольная команда колледжа в Германии именовалась бы «Мюнхенские евреи», то на это общественность реагировала бы всплесками негодования. Но нам пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы найти хоть одну нечаянную ноту, которая нарушала бы «молчание интеллектуалов» по поводу такой же практики у лидеров цивилизованных государств³⁷.

Чтобы оценить культуру цивилизованных государств, достаточно спросить, сколько апачей, команчей, и т. д. можно встретить, путешествуя по стране, что когда-то была их родиной (вероятно, миллионов десять этих индейцев жило здесь до операций по «этнической чистке», о которых вспоминают сегодня с таким цинизмом), или сколько здесь можно встретить обладателей томагавков. Еще мы можем напомнить себе, что талисманом чемпионов колледжа по футболу служит шайка тех самых «развязных негров и необузданных индейцев», которых надо истреблять, — в порядке самозащиты, как уверяли джентльмены ныне чтимые как герои (Джон Куинси Адаме, Томас Джефферсон и т. д.) и которые, между прочим, воспользовались возможностью забрать у Испании Флориду и в нарушение Конституции сформулировали доктрину «президентской войны», таким образом создавая порядок, отныне вводимый «согласно практике и обычаю». «Мистический смысл жертвоприношения», требующий «очистить» Сербию (Харден), — вот что является ключевым элементом национальной культуры «цивилизованных», которым предстоит провести очистительную операцию, или почти трехвековым рефлексом чрезвычайно плодотворного насилия³⁸.

Воочию эта картина кажется еще уродливей, чем можно себе представить. «Новое поколение» вертолетов «Команчи», подобно «Черным ястребам», которые в 1990-х гг. так эффективно применялась в операциях по этническим чисткам внутри НАТО, производится на заводе Сикорского в Стрэтфорде, штат Коннектикут. Завод собирался продавать «Команчи» Турции еще до того, как получил заказ на них от американской армии. Этот факт тоже представляется весьма показательным. В Стрэтфорде произошла первая крупная резня, совершенная с целью очистить американский Север, — разгром Пеквотов в 1637 году, совсем недавно, тридцать лет назад все еще фигурировавший в школьных учебниках как славная дата. Здесь пуритане следовали божественной заповеди в собственной интерпретации самонадеянных триумфаторов и «покарали» ханаанцев, совершив предрассветный набег и изгнав их с обетованной земли, пока большинство их мужчин были вдали от дома, — на ветхозаветный манер они вырезали женщин, детей и стариков, так что и след их пропал в этом терроре, и «в поднебесном мире не осталось ни имени Пеквота (как это случилось с Амалеком), ни человека, который был бы или (хотя бы) осмеливался называть себя Пеквотом», — возглашали герои-завоеватели. Таковы же были и заявленные мотивы операций по этнической чистке в Турции, проведение которых должны были значительно облегчить последние модели машин-убийц Сикорского, посылаемые из обители мировой цивилизации