«глубоко отрезвляющими уроками о способности человека ко злу», которые так шокируют общественность в центрах цивилизации45.
Когда война подошла к концу, все эти противопоставления превратились в настоящую пропасть между «нами» и «ими», и «американцы, довольные победой над коммунизмом и бесчеловечностью, стали еще более отчетливо сознавать, что их ценности — это ценности всего мира». Но напрасно: «Два толкования бесчеловечности раскололи мир даже на фоне победы», — читаем мы в заголовке статьи, характерной для «Обзора событий недели» в «Нью-Йорк Таймс»46. Есть еще более «глубоко отрезвляющие уроки», которые предстоит усвоить американцам. «Они» должны прийти к пониманию того, что отнюдь не все «разделяют взгляды Запада, согласно которым Косово является поворотным пунктом от кровавых этнических битв к гармонии: даже под прицелом Запада эти события могут не стать таким пунктом. Здесь все в точности до наоборот: война только подчеркнула глубокое идеологическое различие между идеалистическим „новым миром“, призванным поставить преграды проявлениям бесчеловечности, и „старым миром“, также фатально предопределенным к нескончаемому продолжению конфликта».
К сожалению, какие-то части фатально конфликтного «старого мира» все еще имеют возможность наблюдать, как «идеалистический новый мир» «ставит преграды проявлениям бесчеловечности» на территории своего партнера по НАТО и опекаемых государств, а также в прочих своих владениях, и эта недостойная картина удерживает «старый мир» от того, чтобы полностью достичь тех вершин, которые уже взяты интеллектуальными и политическими лидерами идеалистического государства, призванного положить конец проявлениям бесчеловечности. И что еще хуже, некоторые отступнические элементы могут так до конца и не убедиться в том, что идеалистический «новый мир» был призван положить конец бесчеловечности в Косове и что именно так он и сделал.
Но столь странные мысли не должны вторгаться в наш «нормальный мир». Нам скорее надлежит прийти к осознанию «зияющей пропасти между Западом и большей частью мира, не признающей ценности отдельной жизни». Мы должны с сожалением признать, что «множество людей… просто не разделяет западных концепций прав и обязанностей». В этом свете нам может стать понятней поведение России, где «этнические чистки и вынужденная миграция достаточно известны» в ее истории, особенно это относится к погромам, «на склоне века заставившим полтора миллиона российских евреев бежать из страны». В рамках нашей собственной истории или практики последнего времени невозможно представить ничего хотя бы отдаленно напоминающего такие события. Безусловно, «было бы неприлично упоминать», что самый страшный в истории царской России еврейский погром в Кишиневе был практически продублирован в рамках режима, опекаемого США, который привел к почти полному разорению Ливана — хотя все подобные преступления просто блекнут в сравнении с куда более жуткими фактами, но по-прежнему недоступными для расследования и упоминания47.
Подлинная история, излагаемая в статье с таким усердием, заключается в том, что «идеалистический новый мир» всегда придавал высокую ценность каждой «отдельной жизни», хотя «для того, чтобы изменить взгляды Запада на гуманность, потребовалась Вторая мировая война» (при этом под Западом имеются в виду Великобритания, Германия и Франция), — «и еще пятьдесят лет, чтобы эти новые взгляды превратились в обязательства». Русские же сегодня «с натяжкой находятся там, где Британия, Германия и Франция были восемьдесят один год назад», а все прочие еще более далеки от того, чтобы приступить к освоению гуманистических ценностей, которые мы неизменно отстаиваем, и в этом к нам сегодня, по- видимому, наконец-то присоединилось несколько западноевропейских народов48.
Отсюда самым непосредственным образом следует, что наше дело, в чем бы оно ни состояло,
«Универсальные принципы и ценности, поддерживаемые лидерами [Европейского Союза] и собственно НАТО», превозносились и многими другими авторами, хотя с некоторой тревогой насчет того, что эти принципы и ценности «затерялись в гуле расхожих уличных разговоров», где, по-видимому, не встретишь подлинно одобрительных слов в адрес миссии «нравственной интервенции» (Тони Блэр), благодаря которой «впервые в новой истории… права человека перевесили суверенитет государственных границ» (Вацлав Гавел)49, — чего не было в период борьбы «азиатских пруссаков» с преступлениями красных кхмеров или спасения Бангладеш индийскими передовыми отрядами «российского гегемонизма», да и в рамках других действий народов, которых еще не коснулась длань западной цивилизации.
Только отъявленные злопыхатели заметят, что мы все это уже слышали много-много раз, и по- прежнему будут надеяться, что завоеватели докажут собственное величие, выдержав одну-единственную, пустячную проверку, то есть предприняв некий бескорыстный шаг, без расчета на любые приобретения — скажем, какую-нибудь поистине «гуманитарную интервенцию». Эту простую проверку им очень легко устроить хоть прямо сейчас. Лишь немногие из народов, не принадлежащих к царству цивилизации, с воодушевлением ожидают от них завтрашних доказательств того, что «новый гуманизм» отличен от старого.
Глава 5. Дипломатическая летопись
Как уже отмечалось, обвинительный акт, который вынес Милошевичу и его соратникам Международный Трибунал по военным преступлениям в Югославии, был расценен как «разрушительное» препятствие для дипломатического процесса, протекавшего между «западными столицами», хотя в сообщениях о данном факте, по-видимому, есть разночтения. Когда 27 мая было объявлено о решении предъявить Милошевичу обвинение, представитель суда сказал, что «это решение выдернуло ковер переговоров из-под ног у договаривающихся сторон». По сообщению Стивена Эрлангера из Белграда, новости об обвинительном заключении «сегодня просто оглушили сербов, убавив их надежды на окончание войны», особенно если учесть момент: обвинительный акт был оглашен судом (независимым) в тот самый день, когда российский специальный представитель в Югославии Черномырдин «должен был обсуждать вопрос о мирном урегулировании». Обвинение «значительно усложнит» задачу Черномырдина, считал Эрлангер. Вдобавок дело осложнялось еще тем, что НАТО решило избрать день, на который планировались и оглашение заключения, и приезд в Белград Черномырдина, для проведения «жесточайших бомбардировок, которые когда-либо видела Югославия»1.
В такой модели поведения нет ничего неожиданного. Она привычна и понятна для тех, кто сосредоточивает в своих руках власть и средства насилия, чтобы, выходя на дипломатическую арену, интенсивно применять собственное оружие — по собственному же усмотрению или иным обстоятельствам: переговоры о прекращении войн в Индокитае и Центральной Америке 1980-х служат наглядной иллюстрацией этой политики, к которым я впоследствии ненадолго вернусь.
Черномырдин отреагировал на усиление бомбардировок неожиданно жестким заявлением2. Он решительно опроверг утверждение Клинтона о том, что «Россия сейчас помогает Белграду найти возможность принятия условий [НАТО]» и что стратегия НАТО способствует укреплению отношений между США и Россией. Напротив, «новая стратегия НАТО, первый практический пример которой мы наблюдаем в Югославии, привела к серьезному ухудшению взаимных связей России и США», развитие которых задержалось на «несколько десятилетий». Усиление бомбардировок, и особенно их нацеленность на гражданские объекты, также радикально изменили российское общественное мнение, понизив долю людей, позитивно настроенных по отношению к США, с 57% до 14%. Русские перестали расценивать Соединенные Штаты как модель, «достойную подражания», и теперь считают, что Америка «утратила моральное право называться лидером свободного демократического мира». Черномырдин