назло бесконечности волн.
Выпив еще по одной норме соленой воды, они, в конце концов, увидели пляж, а вскоре добрались и до волнолома. Сил от этого не прибавилось, но цепляться за гладкие стены не к лицу, и они доплыли до пляжа. Коснувшись ногами дна и не сговариваясь, они остались в границе бегающих туда-сюда, не таких страшных здесь, домашних, пляжных волн.
— Как после кораблекрушения, — выдохнула усталая она. Изменчивая волна ласкает ее тело, пытаясь то вытолкнуть, то утащить обратно.
— А дети ушли, — таким же усталым выдохом ответил он. Он рядом с ней и не спешит подняться, а волны-злодейки, то ли издеваясь, то ли извиняясь, перещелкиваются камешками вокруг.
— Не дождались. А мне нравится лежать вот так, как после кораблекрушения.
— Волосы все-таки намокли.
— Зануда.
Они помолчали, отдыхая и слушая шум пляжных волн и голоса людей. У этих людей есть силы — говорить, и разум — не заплывать слишком далеко.
— А мне свело судорогой правую ногу, но я никому не сказал.
— А мне левую, и я никому не сказала.
Он сел. Чувство юмора — верный признак восстановления.
— Ты красивая, Лена.
Волны набегают на нее, бросаясь крупным, черным песком.
— Неправда, — как кошка, на мгновение сузив зрачки, ответила она, — но я привыкла, что мне все врут.
Она тоже села рядом и уже нормальными глазами посмотрела на него.
— Ты просто путаешь красоту со смазливостью, — не найдясь с ответом, Алексей встал и протянул ей руку. — Пошли?
Но от усталости потемнело в глазах, и к стыду своему он догадался, что, взяв ее за руку, сам чуть было не упал.
— По-моему, я действительно устал, даже в глазах потемнело, — извинительно сообщил он. — Ты выиграла соревнование, а я в ужасе от своей спортивной формы.
— Это просто другая усталость.
— Успокаиваешь?
А в лагерь нужно подняться по довольно крутой тропинке, и пользуясь случаем крутого подъема и правом мужчины, Алексей уже не выпустил ее ладони из своей руки.
— А как же законы гор? — намекнул он, вспомнив походность и чувствуя, как она крепче сжимает его руку.
— А здесь не горы, — просто ответила Лена.
Так что же, этот пыльный подъем, получается… лестница к счастью? Возможно, вот только палаточный лагерь, не зная о водных событиях и не подозревая о перемене, встретил их незамысловатым запахом поедаемого обеда и обидным невниманием, и, зайдя в столовку, они разошлись по своим местам.
— Послушай, — сказал Поэт, — все, что ты тут накатал, очень похоже на щучку из морозилки. Все, кроме 'Города Мертвых'.
— А прежде чем попасть в холодильник, она месяц отлежала на прилавке?
— Ты где-то ошибся.
— Потерян ритм?
— Какой ритм может быть у мороженой щуки?
— Видишь ли, — попытался оправдаться Писатель, — 'Город Мертвых' — голое чувство, почти без всякой мысли. Остальное же — полузабытые воспоминания, бодяга, придумки. Не карма, но очень похоже.
— Придумки, похожие на зомби, — не унимался в критике Поэт.
— Пускай, — защищался Писатель, — соотношение правды и лжи один к ста, а может и к пятидесяти. Где ты видел лучшие пропорции?
— В Книгах, — подсказал Поэт, — Любви и Пустоты.
12.
— Компрачикосов!..
— Дядя Леша, пойдем за рапанами?
— Ты что, с ума сошел? Я умираю.
После обеда Алексей с наслаждением растянулся в платке. Лагерь затих — большинство сделали то же самое, занеся сытые животы под крыши из выцветшей материи. Александр ушел к Даше, на другую 'улицу', но через некоторое время появился Денис и решил затерзать его вопросами.
— Пойдем, дядя Леша.
— Нет, мы с тобой уже находились сегодня, а я еще и наплавался. Надо отдохнуть после обеда, хотя бы немного.
— А мама говорит, что ты ешь меньше меня.
— Как раз сегодня я постарался, извини.
— Тогда чтоб вечером к костру не подходил! — услышал он суровый выкрик Виночерпия.
— Скажи: 'хорошо'.
— Он сказал: 'хорошо'!
— Эй, подождите! Я пойду.
Это голос Лены, это она крикнула из своей палатки. Голова Дениса исчезла, остались только ноги.
— Догоняй! — наверное, на ходу снова выкрикнул Виночерпий. — А лентяю в палатке передай, что если он не догонит, то рапанов есть не будет.
Рядом с ногами Дениса появились другие. Это ноги Лены, и не узнать их невозможно.
— Лентяй, ты идешь? — заглянула она внутрь.
— Нет.
Ее лицо исчезло, унося с собой отставшие волосы и секундное замешательство, исчезли и ноги.
— А он кроме супа ничего не ест, — услышал он пояснение Дениса. — А можно с вами?
— Можно, — ответила Лена, и по голосу он понял, что она улыбается своей обычной улыбкой и что, похоже, у него пытаются украсть друга, — только Нину поторопи.
— Я сейчас за ней сбегаю!
Уже украли. Стихли быстрые шаги, и стало ясно в тишине, что он все испортил своим упрямством, и что вечер всегда глупее утра, а он сейчас как раз посередине.
А после ужина вновь бы разложен костер, и в быстро свалившейся ночи вся группа собралась в его свете. Почти вся. Попав в им же поставленный капкан лени и принципиальности, где главная причина, конечно же, Лена, а не бурчание Виночерпия, он отправился к морю — куда же еще? И вот, окунувшись и выйдя из воды, не видя, но чувствуя за спиной тропинку, по которой днем он вел за руку Лену, он стал скучающим свидетелем картин: спотыкаясь, тихие и не очень парочки прохаживаются в темноте, а рядом, перебивая и не слушая друг друга, размытым слогом шумят участники хмельных компаний, кто-то купается, путая море и ночь, а вдали, под береговой кручей, отчаянно дикие 'дикари', разбив палатки у самого моря, жгут свои маленькие, вызывающе независимые костры.
Он прошелся по волнолому и сел на самом краю, слушая, как море, включив на время бризы, спокойно шумит внизу под ногами, вспыхивая бледными искрами морских светлячков на плоском и обросшем водорослями камне.
'Наверное, сейчас я должен придумать какую-нибудь рифму? Может быть даже и важную', — подумал
