от порчи: в первую очередь погружал их в воду, завернув в вощеную бумагу, на веревочке, чтобы можно было легко и быстро вытащить.
Заботились они и о своем лагере — старались с него глаз не спускать ни на минуту. Они слыхали, что в этих краях ласки и горностаи еще подлее и коварнее, чем даже в Дремучем Лесу.
— Будь осторожен, Рэтти, — предупреждал его Выдра. — Мой дед рассказывал, что не многим путешественникам, побывавшим в верховьях, удалось вернуться и рассказать о своих приключениях…
У Крота и Рэта было изрядно сухих припасов на случай крайней необходимости, и, когда свежие продукты кончились, они все равно изо всех сил старались разнообразить свое меню. Это был сезон сочных трав, и Крот никогда не проходил мимо кустика мяты или зарослей кресс-салата, чтобы не остановиться и не набрать немного к обеду или к ужину.
Труднее было с молочными продуктами. Неделю-другую путешественникам пришлось обходиться без них. Но когда они уже совсем отчаялись попробовать когда-нибудь молочка, необитаемая часть берега кончилась и показалась ферма с водяной мельницей. Здесь они уютно и с удобством переночевали две ночи в амбаре. Фермер отлучился куда-то на день-другой по делам, а его жена и дочка очень радушно приняли путешественников.
Друзья были приятно удивлены, узнав, что рассказы о Береге Реки и его обитателях достигли и здешних мест, а особенно истории «о знаменитом мистере Тоуде из Тоуд-Холла».
— Вы хотите сказать: «о пресловутом, печально известном мистере Тоуде»? — переспросил Рэт, думая, что фермерша и ее дочка оговорились.
— О нет, сэр, — с чувством сказала фермерша. — Это вы небось имеете в виду какого-то другого джентльмена, коли так о нем отзываетесь. Тот мистер Тоуд, о котором я говорю, в одиночку спас Город от разрушения благодаря храбрости и искусству управлять летающей машиной…
— Должен вам возразить… — начал было Рэт, но Крот удержал его, чтобы дать хозяйке возможность договорить.
— Ну да, ваша правда, сэр, — тепло сказала она, — я должна была сказать «благодаря своей
— Конечно, конечно, — кивнул Крот, все еще удерживая Рэта твердой рукой.
— А еще, — подхватила дочка фермера, — мне нравится рассказ о том, как мистер Тоуд жил несколько месяцев у епископа, а тот и знать не знал, кто он такой. А он жил себе задаром! Вот уж хитро, так хитро! А если кто и скажет, что так не годится поступать, так найдутся и другие, которые скажут на это, что сам-то епископ… Он бессердечный человек, уж поверьте… Так вы говорите, что знакомы с мистером Тоудом и он даже узнал бы вас, проезжая мимо в своем автомобиле?
— У него нет ав…
— Конечно узнал бы, — вмешался Крот, пока Рэт не испортил все дело. — Хотя, разумеется, он слишком значителен и слишком занят, чтобы тратить время на обмен приветствиями с простыми смертными, как мы!
— Вот жалко-то! — доверительно сказала жена фермера. — Я всегда говорила: если людям жаль времени поздороваться, значит, неправильно они живут! В прежние-то времена тут было куда больше лодок, а потом провели этот канал и его честь закрыл выход в Реку…
— Так вы, значит, считаете канал частью Реки? — спросил Рэт, потому что этот вопрос был весьма существенным для них с Кротом.
— Ясное дело, считаем. Тот мелководный вонючий пруд за Городом, что у них называется Рекой, никогда Рекой не был. Нет уж, если вам охота посмотреть на настоящую Реку, то вы на верном пути. Вот только…
Лицо ее помрачнело.
— Да? — встрепенулся Рэт, которого живо интересовало все, что связано с Рекой и ее повадками.
— Может, и незачем мне об этом говорить такому сведущему в судоходстве джентльмену, как вы, но… Надеюсь, вы не поплывете дальше таверны «Шляпа и Башмак», что за Латбери?
— А почему нет? — спросил Крот, опасаясь, что ответ он уже знает.
— Так вы, значит, ничего не знаете? — оторопела женщина.
— А почему вы упомянули именно эту таверну? — спросил Рэт.
— Пусть там вам и объяснят, если у них ума хватит говорить об этом…
— …И вообще говорить, — добавила дочка многозначительно.
— Может быть, все-таки вы нам расскажете? — попросил Крот.
— Вообще-то нам негоже много болтать об этом. Я сказала только потому, что думала — вы сами знаете. Спросите лучше в «Шляпе и Башмаке», они… — И она принялась деловито прибираться в комнате, давая понять, что больше говорить ничего не намерена.
Понимая, что пора в путь, Рэт и Крот простились с хозяйками и, снабженные новыми припасами свежей еды, пошли к своим лодкам. Когда они уже собрались отчалить, подоспела фермерская дочка. Она принесла им сандвичи, завернутые в тряпочку и перевязанные ленточкой.
— Вы не держите зла на маму, что она так уперлась. Просто она родом из Латбери, а у них не принято говорить об этом.
— Там что, опасно? — спросил Рэт. — Она это имела в виду?
— До таверны-то нет, — сказала девушка. — Но дальше я бы ни за что не поплыла, особенно на таких хлипких лодочках, как ваши…
— Не поплыли бы? — сказал Рэт. — Но мы думали…
У девушки в глазах появилась тревога.
— Даже и не думайте плыть дальше! Обещайте, что не поплывете. Она вами поужинает за милую душу, и пикнуть не успеете!
— Кто? — спросил Крот. Он и сам знал кто.
— Латберийская Щука, сэр, — сказала девушка испуганным шепотом. — Она нынче опять взбеленилась.
Поблагодарив ее за сандвичи и добрый совет и уже отчалив, они услышали ее последний отчаянный крик:
— Не дальше таверны! Лучше бы вы мне это пообещали!
Крот и Рэт помахали ей и прокричали что-то успокаивающее, но обещать ничего не стали. Ведь если бы все экспедиции сворачивались только из-за досужих разговоров, слухов, страхов и предрассудков местного населения, неизведанные и дикие места никогда не были бы исследованы и цивилизованы.
Теперь их путь лежал мимо заброшенных деревень. От некоторых не осталось ничего, кроме заросших травой приподнятых над Рекой террас, на которых паслись теперь овцы и коровы. На месте других еще сохранились с прежних времен остовы домов и развалины церквушек и фабрик с разрушенными трубами, котлами, ржавыми листами железа, которые лежали, как упали или были свалены десятки лет назад.
Потом Река петляла в старом-старом лесу. Трухлявые пни когда-то вырубленных деревьев, акры молодой поросли — все это напоминало о временах, когда то, что давал лес, использовалось чаще, чем сейчас. Вот здесь поработали углежоги, а там плетельщики корзин резали ивняк и раскладывали для просушки.
Встречались старые рассохшиеся мостки, уходившие под воду, иной раз попадалась баржа с толстой обшивкой, вытащенная на берег, или другая, лежавшая наполовину на суше, наполовину в воде, потерявшая всякую надежду на спасение.
Но такого рода разрушения и распад не казались мрачными и не нагоняли тоску на двух отважных исследователей, потому что природа быстро возвращала то, что было взято у нее, а потом брошено: на руинах зарождалась новая жизнь, и ее побеги тянулись вверх. Корма разбитой и рассохшейся баржи цвела желтыми ноготками, а неподалеку от заросшей травой узкоколейки, где они на три дня разбили лагерь, нашли себе пристанище летучие мыши и ласточки-береговушки. На заре и в сумерках у них начиналась бурная жизнь с быстрыми перелетами и веселым писком.
На местах старых вырубок зеленели молодые деревца, а груды древесных отходов перегнивали и становились землей.
