закрывала узеньких сосков.
— Срамота! — прокомментировал с набитым ртом Раскин. Одно дело — это работать в Большом Космосе. Там, как и на войне, нельзя было тратить время на стеснение или жеманное хлопанье ресницами. Сказали: «Вакцинация!» — тут же оголяй зад, сказали: «Санобработка!» — будь добр, скидывай одежду… Однако на не знающей забот (кроме отлова ушельцев) Земле можно было бы вести себя и поскромнее… Раскин откинул верхний журнал. На обложке следующего было помещено фото молодого человека, с серьезным видом демонстрирующего гладкие ухоженные ягодицы. Под ним крупным шрифтом был размещен анонс: «По Первому Федеральному стартовал суперэротический марафон „Не покажешь — не докажешь!“, гость номера — Александр Bay!!!» Ушелец захохотал и едва не подавился пивом. Вернулся к верхнему номеру в подшивке. Под «школьницей» находилась не менее интригующая надпись: «Секс и Всеобщность. Когда „недобор“, когда „перебор“, а когда „очко“. Раскин присмотрелся к девице: так вот почему у нее волосы зеленые! Она, бедняга, заражена Грибницей!
После ужина он пошел в душ и долго-долго тер пятна на лбу. То и дело очищая ладонью зеркало от конденсата, он убедился, что внешние проявления катализатора Всеобщности не берет ни мыло, ни шампунь, ни щетка, ни мочалка. Пятна вроде как посветлели, но не более того.
Затем Раскин решил покопаться в гардеробе. Очень хотелось, чтобы Всеобщность предусмотрела для него хотя бы чистое белье. Стирать носки и трусы в раковине умывальника и затем сушить их на холодной батарее (окно не открывалось, и стекла были, кажется, пуленепробиваемыми) не хотелось.
Вышло, как он и предполагал. Все было на месте, и даже размер не сильно отличался от необходимого. А в основном отделе гардероба он с изумлением увидел обтянутый полиэтиленовым чехлом парадный комбинезон штурмового колонизатора. К левой стороне груди был приколот сверкающий орден Героя Федерации, врученный ему господином президентом посмертно.
Раскин открыл еще бутылку пива и присел на край постели. Спать хотелось жутко. С тех пор, как его мысли стали переплетаться с ментальными посланиями Всеобщности, он не смыкал глаз. Да и сейчас он опасался оставлять свои разум и тело без контроля даже на толику времени. Кто знает, быть может, мозгу необходим сон в качестве своеобразной перезагрузки, и утром он, Раскин, проснется на все сто процентов подчиненным Всеобщностью? Раскин снова потянулся к «ГиперМаксам». В номере с Александром Bay он заметил объемную статью об ушельцах, хотелось почитать, «что же на самом деле движет этими на вид абсолютно здоровыми людьми, обменивающими свое законное место в жизненном пространстве Земли в пользу обитателей иных миров». Журнал заявлял себя оппозиционным по отношению к Треугольнику. Ушелец зашуршал страницами.
Через час Раскин начал сдаваться. Он то погружался в дремоту, то подскакивал, садясь на постели, а затем снова пристраивал голову на горячую подушку. Кошмары приходили, стоило только прикрыть глаза. Всеобщность — пульсирующая розовая трясина — затягивает в кисельную пучину… судорожный вдох — проснулся… Всеобщность — миллионы червей-нематод, стачивающих трепетную ткань мозга, заменяя его склизким дерьмом. Проснулся, рывком сел. Пощупал липкий от пота череп. Опять на подушку… Трудно было понять — шутки ли это угнетенного подсознания, или Всеобщность в самом деле пыталась переработать его разум по своему образу и подобию.
В итоге Всеобщности действительно пришлось вмешаться.
«Опасная психоэмоциональная перегрузка. Угроза мозговой активности».
— И что ты предлагаешь? — спросил Раскин, глядя в потолок воспаленными глазами.
«Что предлагаю я? Я должен сам найти необходимое лекарство. Воспользоваться возможностями Всеобщности, выйти за пределы своего тела. Найти то, что поможет нервной системе сбросить излишнее напряжение. Вспомни: для разума не существует границ».
Раскин, барахтаясь на рубеже сна и яви, позволил своей защите дать слабину, раскрыть то, что он до сих пор прятал в глубине себя.
«Вероника. Я хочу только увидеть Веронику».
И в тот же миг он, как наяву, оказался перед дочерью Гордона Элдриджа. Вероника стояла в узком пространстве каюты, которую они делили на «Небиро». Казалось — протяни руку, и сможешь прикоснуться к ее светлой коже, к едва заметным выпуклостям груди, замаскированным сине-черным комбинезоном. И он на самом деле потянулся к ней. Взял в ладонь маленький круглый подбородок. Вероника, вместо того чтобы двинуться ему навстречу, побледнела и почему-то отпрянула.
— Ловко тебе удалось завербовать землячка, ничего не скажешь — ловко! — проговорили губы Раскина.
— Павло, что тебе надо? — громким шепотом спросила Вероника.
— Недаром ребята прозвали тебя Циркулем — девочкой с раздвижными ножками… Вот только не пойму, зачем ты сказала этому еврейцу, будто я наврал, что спал с тобой?
— Потому что ты — наврал, — ответила Вероника и посмотрела ему за спину. Очевидно, надеялась, что запертая дверь откроется и кто-нибудь поспешит ей на выручку… Ну хоть кто-нибудь!
— Какой позор… — Раскин покачал головой. — Значит, придется по этому поводу что-то предпринять. Угадай что? Мы — националисты, искендеровцы — никогда не врем. Даже врагам своего народа.
Крепкие руки сжали плечи Вероники, толкнули ее на боковую переборку. Дочь Элдриджа замешкалась, судорожно пошарила у пояса, — но кобура с офицерским пистолетом осталась висеть в шкафчике. Раскин почувствовал, как на его молодом лице расцветает похотливая ухмылка. Вероника подняла голову, опалив взглядом серо-желто-голубых глаз. А затем ударила почти правильным боковым. Угодила в скулу. Раскин почувствовал, как его голова дернулась в сторону.
— Дура, — сказал он, — сколько можно повторять: я не чувствую боли!
…Раскин отбросил одеяло, вскочил на ноги. Заметался по комнате, сбивая оставленные на полу у стола пустые пивные бутылки.
— Павло! — крикнул в пустоту. — Я убью тебя!!!
«Может быть, убьешь, а может — нет, — тут же последовал ответ через Всеобщность. — Не хочу тебя расстраивать, но вряд ли мы когда-нибудь свидимся: Большой Космос на то и называют Большим».
— Отпусти ее немедленно! — вновь выкрикнул Раскин, прекрасно понимая, насколько нелепо что- либо требовать, находясь на расстоянии десятков световых лет от места действия. — Поверь, я отыщу тебя даже на том свете! Ты попадешь ко мне в руки, и я верну тебе, гнида, способность чувствовать боль!
«Ты еще скажешь мне спасибо, уродец! Пока, москаленок! Я, если ты не заметил, немного занят…»
Павло закрылся, напоследок послав ему сгусток эмоций. Странную смесь из страсти, ненависти и приближающегося экстаза.
Раскин ударом ноги сломал стол, перевернул кровать. Бросился к двери и забарабанил по ней кулаками. Естественно, ему никто не открыл.
«Всеобщность! — позвал Раскин. — Павло нужно взять под контроль. Немедленно, Всеобщность! Немедленно!!!»
«Кластер „Павло Трыщун“ не выходит за пределы своих функций, — прочитал он спокойный ответ. Его давала какая-то излишне официальная часть системы. — Любые действия, направленные против экстремистов, именующих себя Лендлордами, не являются предосудительными. Вся группа нелегального военного корабля „Небиро“ подлежит уничтожению… Ошибка! Двадцать секунд назад в Веронику Элдридж, — раса человек, пол женский, полный возраст двадцать девять лет, — посредством кластера „Павло Трыщун“ был введен ментальный катализатор ускоренного действия. Кластер „Вероника Элдридж“ будет инициирован в течение сидерических суток. Названный потенциальный элемент системы переходит под покровительство Всеобщности».
Раскин сел на пол, посреди разбросанного постельного белья, деревянных обломков и битого бутылочного стекла.
— Трыщун заражен… — пробормотал он. — Но когда? Когда эта мразь успела получить дозу катализатора?
«На Барнарде-1, — ответила из-за закрытых дверей спора. Черт возьми! Из Всеобщности вышло бы отличное средство связи, забрось она свои вселенские замашки. — Господин Трыщун упростил нам штурм гиперпространственной станции, ликвидировав остальных Лендлордов. За это он был поощрен
