себя сторонником гуманистов. В этой стране если ты никого не бьешь – уже гуманист. Легкий ушиб Хелены позволил им разглядеть черное на белом фоне. Я – это самое черное, Хелена – белое.
Хелена прекрасно знала, что дело обстоит вовсе не так, как записано в протоколе. Она не жила с мужем-деспотом, между кулаком и плитой. Ее цветущая молодость и пик красоты состоялись между стихами и спальней, в окружении нежной заботы бойца домашнего фронта.
Общество разрешает слово и запрещает кулак. Оно почитает слово и обвиняет кулак. Оно заставляет прислушаться к слову, не важно к какому. Оно провозглашает слово высшей мерой образованности и перекрывает кулаку любую орбиту.
Я смотрел на синие огни, мерцающие на фоне красного кирпича. Я не боялся полиции, я боялся окончательного разрыва.
Полиция
Должны быть более весомые доказательства. Бездоказательно, что почти наверняка тот же тип. Бездоказательно до тошноты.
Тем более мало ли кто тут шляется.
Черт.
Если мы примемся патрулировать свой участок на том основании, что нас раздражают шелудивые бомжи в магазинах, что получится? Наверняка каждого в этом мире что-то да раздражает до рвоты. На это не требуется много фантазии.
Я так сразу и возьми да скажи Луома: эти со страху в штаны надули, а мы должны тут же бежать просушивать. По мнению Луома, нам следовало взять их дело под более пристальный контроль, но моя линия – а где доказательства? Две прогулки с биноклем, малая нужда и телефонный звонок – еще не основания для автомобильного патруля возле кустов боярышника.
А потом еще эта история со вторжением.
И туда надо поспеть, чтобы зевать в подъезде.
Правда, этот коллаж на двери производил впечатление.
Шизанутый маньяк такого не учудит.
Надо сказать, у автора коллажа довольно четкая специализация.
Сразу видно, что на этом не остановится.
Да рядом с этим случаем скулеж про какого-то странного бегуна – просто цветочки.
А мы все выслушивай. И записывай.
Только этот номер не пройдет, чтобы взрослые мужчины и женщины целыми толпами таскались в отделение отнимать наше время. Я говорю этим Мякинену и Хейнонену, что если вдруг этот тип снова возникнет, ну так дайте ему в морду, а если будет вопить о неприкосновенности личности, которую оскорбили, так можете сообщить, что все это по разрешению Каллиолахти из полиции Малми, а иначе мы бы – ни-ни.
Этот Мякинен как насел, прочел мне лекцию об основных правах жителей частных домов. Пришлось через его башку смотреть финал по метанию копья. Сам-то он только после замедленного победного броска Парвиайнена заметил, что я не вникаю.
Во смеху-то.
Иногда с первых слов заявителя ясно: жди словесный понос, да еще особо крупными дозами. Хейнонена удалось раскусить сразу. Наверное, в моей прежней жизни случилась целая куча типичных клиентов, потому что большая часть излияний мне очень знакома.
Луома остается внимать, а я выпью-ка кофе.
У него получится. Он молодой, квартиру в рядном доме недавно купил, будет покоммуникабельней, чем я. Ну так что ж. Выслушать-то можно, главное – ничего не обещать.
У Луома отсутствует избирательный слух, а в нашем деле он просто необходим. Я постоянно его предупреждаю. Станешь слушать всех без разбору, жесткий диск быстро переполнится информацией, от которой никакого толку супротив твердых фактов.
Но, как говорится, сирены запоют при наличии весомых доказательств. Без них ваш бегун, страдающий недержанием мочи, – просто пшик. Луома считает мою позицию высокомерной, но это не так.
Иногда после долгих дежурств я совершаю пробежку до горы Палохейня, там в тишине я размышляю над своей позицией. Она жесткая. Так и должно быть. Порог терпимости у людей снизился, звонят, едва кто-то вздумает жарить сосиски на балконе или блеванет на дворовые качели. Моя позиция – мой щит.
И все-таки, по-моему, жестокость мне не свойственна. Я в состоянии разглядеть настоящую беду под мешаниной пустых стенаний. После долгого дежурства в спинном мозгу, в самой глубине моих нервов, остается самое важное, что сильнее тронуло. Теперь там этот коллаж на двери.
Вот, слушаю объяснение женщин по делу, хотя это и не обязательно. Они чересчур многословны. И вдруг ловлю себя на том, что непрестанно сопоставляю их рассказ об авторе коллажа с созданным мною образом по мотивам этого произведения на двери.
Что-то там не сходится.
Речь не просто о брошенном мужике. Коллаж указывал на романтика. Но жене об этом необязательно знать. Я стараюсь не высказывать своего мнения, однако на этот раз дело слишком туго во мне засело. Даже по возвращении домой мне хотелось соединить все фрагменты, чтобы получить портрет этого мужчины. Портрет вышел туманный, противоречивый, засвеченный, сделанный впопыхах.
Работа полицейского основывается на повторе. Одни и те же проделывают то же в той же части города тем же способом. Это отупляет и создает монотонную картину мира. Автор коллажа нарушил все правила. Обычно брошенные из-за бузы мужики делают все, чтобы превратить жизнь супружницы в ад. Этот наоборот: делает все, чтобы вернуть потерянный рай, – как ему казалось. Такой тип смешивает все
