— Ничего себе, приветствие. А я по вас соскучился. Мне казалось, мы становимся друзьями. Джоунс не улыбнулась:
— Из-за вас у меня будут неприятности.
— Вам все еще нечего сказать насчет Никсона? — спросила Лиска.
— Президента? Ничего. Я тогда еще не родилась. Слышала, что он был мошенник, но они все друг друга стоят.
— Свидетели утверждают, что вы присутствовали при нападении, Чамиква.
— Таксист, что ли? — Она положила джинсы на стол. — Он врет. Я уже говорила вам, что не видела никакого нападения.
— Не видели мужчину, который набросился на Уайена Никсона и избил его железным ободом?
— Нет, мэм. Все, что я знаю об Уайене Никсоне, — это то, что из-за него мне житья не дают.
Джоунс проворно складывала джинсы, поглядывая при этом на крепкого парня в белой кепке, обтягивающей его череп, как презерватив. Ковач никогда не видел его раньше, но сразу было ясно, что это громила. Сто восемьдесят фунтов злобной и тупой силы. Ему могло быть всего шестнадцать-семнадцать лет, но на мальчика он никак не походил. Парень перебирал фуфайки из овечьей шерсти, однако его холодный взгляд был устремлен на Чамикву Джоунс.
— Я очень занята, — сказала она, отпирая кабинку ключом, свисающим с зеленого пластмассового браслета на запястье.
Ковач повернулся спиной к громиле.
— Мы можем обеспечить вам защиту, Чаква. Окружной прокурор хочет отправить Дина Кумза за решетку.
— Защиту! — фыркнула Джоунс. — Какую вы можете обеспечить защиту? Спровадите меня на автобусе в какой-нибудь захудалый мотель в Гэри, в штате Индиана? Спрячете меня? — Она покачала головой, вернувшись к столу с очередной кипой одежды. — Я приличная женщина. Ковач. У меня две работы. Я ращу троих детей и хочу дожить до того времени, когда они все окончат школу. Так что пусть Уайен Никсон бережет свою черную задницу, а я поберегу мою.
— Окружной прокурор может обвинить вас в соучастии, — предупредила Лиска. — Не говоря уже о препятствии правосудию, отказе от сотрудничества…
Джоунс снова бросила взгляд на парня в кепке-презервативе:
— Можете сразу надевать на меня наручники и везти в тюрьму. Мне нечего сказать ни о Уайене Никсоне, ни о Дине Кумзе. Я ничего не видела.
Ковач покачал головой:
— В другой раз, Чамиква. Ладно, еще увидимся.
— Надеюсь, что нет.
— Сегодня никто меня не любит, — пожаловался Ковач.
Лиска вынула из кармана визитную карточку и положила ее на стопку сложенных джинсов.
— Позвоните, если передумаете.
Уходя, они видели, как Джоунс разорвала карточку надвое.
— Кто может ее осуждать? — пробормотал Ковач, мрачно покосившись на громилу.
— Она заботится о своих детях, — сказала Лиска. — Я бы, наверное, сделала то же самое. Все равно ее показания не могут привести к аресту Дина Кумза: ведь не он лично разделался с Никсоном. Чамиква может выдать нам какую-нибудь гору мяса вроде парня, который наблюдает за ней, а потом ее прикончат. Ради чего? Таких громил тысячи.
— Ладно, пускай молчит. В конце концов, так ли уж важно, что один подонок избил другого и тот какое- то время не будет появляться на улицах? Кого это заботит?
— Это должно заботить нас, — отозвалась Лиска. Ковач посмотрел на нее:
— Потому что только мы стоим между обществом и анархией?
Лиска скорчила гримасу.
— Плевать мне на общество! Потому что от порядка на улицах зависят наши шансы на повышение, а мне еще предстоит устраивать сыновей в колледж.
Ковач рассмеялся:
— Динь, ты всегда смотришь на все с правильной точки зрения.
— Кто-то же должен не позволять тебе погружаться в уныние.
— Я не унываю, а злюсь, — поправил он. — Тут есть разница. Унылые люди пассивны, а те, кто злятся, — активны. Злиться — все равно что иметь хобби.
— Каждый нуждается в хобби, — согласилась Лиска. — Мое — погоня за шальными деньгами.
Подойдя к витрине, где возвышалась почти в натуральный рост картонная фигура Эйса Уайетта, державшая коробку видеокассет с надписью: “Профессиональные советы полицейского, как не стать жертвой”, она надела темные очки и картинно облокотилось на витрину.
— Как по-твоему, мы хорошо смотримся вместе? Тебе не кажется, что он нуждается в молодой партнерше для привлечения публики? Я могу надеть бикини.
Ковач окинул картонного Уайетта мрачным взглядом.
— Почему бы тебе тогда не поработать на панели на Хеннепин-авеню?
— Я не проститутка. Хоть я и гоняюсь за деньгами, но не с помощью влагалища.
— Господи! — Ковач густо покраснел. — Тебе когда-нибудь бывает стыдно?
Лиска рассмеялась:
— А чего мне стыдиться? Своего языка или своего корыстолюбия?
— Меня с детства учили не говорить о… о таких вещах.
— О влагалищах?
Ковач бросил на нее свирепый взгляд, так как проходившие мимо покупатели уставились на них.
— Это, кстати, может объяснить, почему ты столько времени ими не пользуешься, — задумчиво продолжала Лиска. — Ты должен раскрыться, Сэм! Вступить в контакт с женской стороной твоей натуры.
— Если бы я мог контактировать с собственной “женской стороной”, то мне было бы незачем пользоваться… этими штуками.
— Тонко подмечено! И ты мог бы обзавестись своим телешоу — “Гермафродит из отдела убийств”. Тогда бы ты перестал завидовать Эйсу Уайетту.
— Я ему не завидую. А вот ты явно неравнодушна к его ассистенту.
Лиска выпучила глаза:
— К Гейнсу?! Он же “голубой”!
— “Голубой” — или просто не проявляет к тебе интереса?
— Это одно и то же.
Ковач расхохотался.
— В любом случае, Динь, ты слишком хороша для этого слизняка. А Уайетт — напыщенное ничтожество. Они друг друга стоят.
— Кто бы говорил о напыщенности! Служение обществу, помощь людям, работа для жертв… Ковач сердито нахмурился.
— У Эйса Уайетта это все — рекламная шумиха, голливудские штучки. Он никогда не делал ничего, что бы не пошло ему на пользу.
— Он спас жизнь Майку Фэллону, — заметила Лиска.
— И стал легендой.
— Что ж, по-твоему, все было подстроено заранее?
Ковач поморщился, как будто проглотил что-то горькое.
— Хорошо, раз в жизни Эйс совершил достойный поступок, — признал он, когда они вышли наружу, вдыхая холодный воздух, насыщенный выхлопными газами. — Но это не означает, что он не ничтожество.
— Люди не так однозначны.
— Да, — согласился Ковач. — Поэтому я их и ненавижу. Уж лучше иметь дело с психами — по крайней мере, не нужно копаться в их сложной натуре.
