что мы не знакомы.
– А что было дальше? – спросил я.
– Я решила, что это что-то вроде испытания, – призналась Ванесса. – А затем
ты привел меня на квартиру и утверждал, что
другой у тебя нет, хотя я уже бывала в твоей норе в Брикстоне.
– А смогла бы ты снова найти это место? – поинтересовался я.
– Да без труда, – отозвалась Несс, – там, рядом еще газетный киоск.
Мы вышли из парка и направились в центр Гринвича. Ванесса показала мне
дверь квартиры, но, как и следовало ожидать,
она была заперта. Мы пошли к реке и стали смотреть на сады Собачьего Острова. Мы
шли вдоль Темзы, по крайней мере
там, где к берегу можно было приблизиться, двигаясь в направлении Дептфорда.
Вдоль берега высились плавучие дома и
промышленные сооружения. Мы достигли аллеи, и пошли по ней в сторону ворот.
Кругом росли какие-то колючие кусты, а
на поверхности воды плавно покачивались использованные одноразовые шприцы.
Я смотрел на реку, когда Несс обняла меня и поцеловала. Я опустил правую
руку в карман и извлек оттуда связку ключей,
два из которых были от моей квартиры в Брикстоне, а остальные, как я
инстинктивно чувствовал – от иных тайных врат. Я
взял мою спутницу за руку и повел ее обратно к двери, которая еще двадцать минут
назад представлялась мне
непреодолимым барьером. Я попробовал открыть замок подъезда, и он поддался. Два
других ключа распахнули перед нами
дверь квартиры на втором этаже. Берлога оказалось неубранной; на книжной полке
стояло несколько книг, в шифоньере -
немного одежды. Молоко в холодильнике прокисло. Я поднял монографию
“Политическая философия Бакунина: научный
анархизм”, которая лежала на полу. Книга была открыта на странице девяносто
один. Рядом с названием главы “Бунт против
природы Вселенной невозможен” кто-то написал на полях, что “Единственный
необходимый бунт – это бунт против
естественного закона смерти, который алхимики считали ненужным помрачением
вселенского света. Тайна философского
камня заключалась именно в его способности давать душе бессмертие”.
– Это ты написал в последний раз, когда мы были здесь, – пискнула Ванесса.
– Мы позанимались любовью, а потом ты
перестал говорить, что тебя зовут Джон, и принялся стонать и спрашивать, где ты
очутился. Потом взял книгу с полки,
прочел несколько фраз и написал на полях вот эту самую заметку.
– А что потом случилось? – спросил я.
– Ты был голоден и мы пошли в китайскую забегаловку, – выпалила Несс.
– Тошниловка, – заметил я, порывшись на задворках памяти. – Пойдем-ка туда,
я хочу, чтобы ты нагуляла немного жирку.
Я заказал еду – двойную порцию для Ванессы и обычную порцию жареных овощей
с лапшей для себя. Официантка
принесла нам японский чай, и я выпил две чашки перед тем, как принесли блюда. Я
ел молча и закончил намного раньше
Ванессы. Она попыталась оставить большую часть еды на тарелке, но я заставил ее
съесть все до последней крошки. Эта
девушка, эта Богиня была пока что далека от моего метафизического идеала. Ее
можно будет использовать только после
того, как она слегка поправиться. Я хотел, чтобы ее руки, бедра, живот и груди
округлились так, чтобы надетое на ней
красное платье лопнуло по швам.
После китайской забегаловки я повел Несс в ближайшую кебабную, где купил ей
здоровенную порцию жареной
картошки. По пути домой на автобусе я доставал из пакета картошку, запихивал
Ванессе в рот и заставлял тщательно
пережевывать. Когда мы вернулись в Брикстон, я отвел Богиню к себе на квартиру,
скормил ей там несколько порций
мороженного и влил в глотку пару бутылок пива. Когда она начала жаловаться, что
ее тошнит, я сказал ей, что все это входит
в программу магического обучения. Тогда она перестала жаловаться, а я с
вожделением представил себе, как округляется ее
брюшко. Надо торопиться, надо заставить ее толстеть как можно быстрее, поскольку
я просто не могу позволить себе
роскошь ждать слишком долго.
***
Заказав обед из индийского ресторана с доставкой на дом, я ушел, оставив
Ванессе денег, чтобы расплатиться с курьером.
Затем я доехал на метро по линии “Виктория” до Воксхолла. где пересел на главную
линию. Мортлейк – станция безлюдная,
и я был единственным пассажиром, который там вышел. Я двинулся по Норт-Уорпл-Уэй
путем пилигримов, навещающих
могилу покойного сэра Ричарда Бертона на римско-католическом кладбище возле
церкви Св. Марии Магдалины. Меня,
впрочем, интересовало вовсе не место упокоения человека, посетившего Мекку в
одеждах паломника и переведшего “Сказки
тысячи и одной ночи”. Мортлейк был мне дорог тем, что в этой деревне некогда жил
Джон Ди, который там же и похоронен,
хотя никто не знает точно где. Я шел мимо приходской церкви Девы Марии, и по
правую сторону от меня лежало все, что
осталось от имения Джона Ди – стена фруктового сада. Протестантское кладбище,
окружавшее церковь, было местом многих
странных событий; среди прочих реликвий там имелась арка, находившаяся под
колокольней, снесенной в 1865 году, которая
была разобрана и вновь установлена между могил по настоянию приходского
смотрителя Юстаса Андерсона. Самая ранняя
сохранившаяся гробница хранила в себе тело Джона Партриджа (1644-1715) -
астролога, который умер “дважды”. Первая его
смерть была предречена деканом Свифтом за двенадцать месяцев до настоящей. Свифт
утверждал, что для вычисления этой
даты он использовал астрологические методы, применявшиеся Партриджем. На
следующий год сатирик распространил отчет
о кончине астролога в тот самый день, на который он ее назначил, на что Партридж
гневно заявил, что он еще пока что
вполне жив. Здесь покоились ранее также останки Джона Барбера (1675-1741),
убежденного тори, торговца писчебумажными
