Стюарт Хоум
Встан(в)ь перед Христом и убей любовь
Пролог
Я закрыл глаза и расслабился, а когда снова открыл их, Сара Остерли
исчезла. Вместо нее напротив меня сидел человек, в
котором я узнал доктора Джона Ходжеса. Именно он держал меня под контролем,
именно от него я, судя по всему,
скрывался всю жизнь. Я проследовал за Ходжесом, мы сели в автомобиль и поехали в
кабинет доктора в Белгравии.
– Плоховато выглядите, – дружелюбно сказал Ходжес. – Витаминчиков бы вам
вколоть.
– Я не хочу убивать ребенка, – рыдал я, пока меня пристегивали ремнями к
операционному столу. – Почему я должен его
зарезать?!
– У вас нет выбора, – сказал доктор, выкручивая мне руку. – Вы думаете, что
вырвались из-под контроля, но каждый эпизод
в вашей печальной истории запрограммирован нами.
– Не понимаю!
– Это следующая стадия наших экспериментов по контролю над сознанием, -
принялся объяснять хирург. – Мы хотим
научить наших пациентов сознательно активировать различные личности, которые мы
создали в их мозгу. Овладев этим
умением, они с легкостью справятся с любой ситуацией, возникшей в ходе ведения
ими шпионской деятельности.
– Но у меня нет склонности к совершению убийств, – простонал я.
– Какая чушь! – рявкнул Ходжес. – Неужели вы не знакомы с так называемой
миметической теорией возникновения
желания?
– Нет.
– Мы ценим вещи, – принялся разъяснять доктор, – потому что их желают
другие люди. Мы усваиваем систему ценностей,
подражая другим, – короче говоря, мы не столько желаем вещи сами по себе,
сколько желаем походить на ближних. Но если
мы желаем того же, что и другие, то конфликт неизбежен. Для того чтобы положить
конец этому конфликту, необходим
суррогат, очистительная жертва, убийство, после которого в социуме воцаряется
покой. В вас мы запрограммировали
личность, идентичную той, которая имплантирована в сознание двойника Сары
Остерли. Это неизбежно приведет к
конфликту между вами и малолетней матерью-одиночкой, и конфликт этот вы сможете
разрешить только через ритуальное
человеческое жертвоприношение!
– Но это ужасно! – простонал я. – Это же так ужасно!
– Ничего ужасного, – настаивал Ходжес. – Этот акт разом окупит все
вложения, сделанные в мои исследования! Как бы вы
не упирались, в конце вы сделаете то, что хочу от вас я!
– Ни за что! – вскричал я, но тут игла вошла в мою вену, и началось
беспамятство, которое продолжалось то ли несколько
недель, то ли несколько месяцев.
***
Я очнулся в незнакомой постели. Рядом никого не было. Я встал и открыл
шторы. Лоджии, лоджии, ряды лоджий -
спальный район. В комнате почти ничего не было: гардероб с весьма странным
подбором одежды да несколько эстампов на
алхимические сюжеты на стенах. В гостиной – ряд предметов явно чернокнижного
толка и книги, книги, книги. Бегло
пробежав взглядом по корешкам, я успел различить труды Элифаса Леви, Папюса и
Юлиуса Эволы. Из названий книг
явствовало, что их авторы писали на эзотерические темы, о чем свидетельствовал и
тот факт, что немногие известные мне
имена принадлежали прославленным оккультистам. Среди прочих были там и
произведения Алистера Кроули, мадам
Блаватской и Дион Форчьюн. Я закрыл глаза и наугад взял книгу с полки. Мне
попалась “Тайна Запада” Дмитрия
Мережковского, которая в те времена еще была китайской грамотой для моего
неискушенного глаза.
Я быстро просмотрел содержимое досье, находившихся в выдвижных ящиках. В
первых трех содержались документы,
относившиеся к истории и ритуалам группы, зарегистрированной под официальным
названием “Общество Любителей
Древности Южного Лондона”, хотя оно действовало и под множеством других имен,
например “Ложа Черной Завесы и
Белого Света”. В документах часто встречалось имя одного человека, которого я
отлично знал, но, тем не менее, я оказался
абсолютно не подготовлен к шоку, ждавшему меня, когда я заглянул в последний,
нижний ящик. Дело в том, что человек
этот не просто носил то же имя, что и я – он был тождественной со мной
личностью. Я уставился на мое собственное
свидетельство о рождении – документ, который мог получить только я сам при
достижении совершеннолетия. На
свидетельстве старомодным почерком было начертано имя, которое я никогда не
предавал огласке: Джеффри Реджинальд
Томпсон.
Я швырнул обратно в ящик пачку бумаг, направился к телефону, взял трубку и
набрал мой собственный номер. Пока
лондонские АТС пощелкивали, осуществляя соединение, я поднял связку ключей,
которая лежала возле записной книжки. Я
перебирал их, слушая мой собственный голос на автоответчике. Когда звуковой
сигнал сообщил мне, что на пленке имеется
достаточно места, чтобы оставить сообщение, я почувствовал поднимающуюся во мне
волну гнева,
– Ты скоро сдохнешь, ты, мешок с говном, вообразивший себя режиссером
экспериментального кино. Я родился, как и ты,
