судорожно сжимали кожаное сиденье скрюченные побелевшие пальцы матери.
Когда они, наконец, добрались до Веллфлита, Рей тоже укачало. Затем выяснилось, что Кэролин забыла ключи, и им пришлось лезть в дом через окно. Рей стояла в темной гостиной, пока мать ощупью искала выключатель. По телу Рей бегали мурашки. Затем Кэролин уложила ее в кровать, но Рей не спалось. Она слышала стрекотание сверчков и шуршание жуков, застрявших между оконными рамами. Неровные стены дома поскрипывали, в трубе, где свила гнездо сова, слышалось глухое уханье. Кэролин тоже не могла уснуть. Она пришла в комнату Рей и села на край кровати.
— Знаешь, у тебя ведь не случайно рыжие волосы, — сказала Кэролин, закуривая сигарету. К потолку поплыли колечки дыма. — Когда я тебя носила, у меня была пара красных туфель из Италии. Носить я их не могла, потому что они были на шпильках, а у меня распухли ноги, но иногда, оставшись одна, я доставала эти туфли, чтобы просто походить в них по дому. Вот почему ты родилась с рыжими волосами.
— А вот и нет, — возразила Рей.
Шуршание светлячков стало тише, хотя из окна еще были видны крохотные огоньки.
— Спорю на что угодно, что это так, — упорствовала Кэролин.
— А если бы у тебя были темно-фиолетовые туфли? — бросила вызов Рей.
— Тогда у тебя были бы такие черные волосы, что в темноте они казались бы фиолетовыми.
— А если бы зеленые? — спросила Рей.
— Твои волосы были бы совсем светлыми, а в воде становились бы зелеными.
Засыпая, Рей забыла о происшествии в автобусе, а уханье совы теперь звучало успокаивающе, как биение сердца. Но когда к ним приехал отец, Рей начала понимать, что между родителями что-то происходит. Обычно они спорили по любому поводу — теперь же почти не разговаривали. В доме стояла удушливая тишина, но однажды в воскресенье Рей обнаружила на крыльце нечто такое, после чего решила, что август — не такой уж плохой месяц. На крыльце лежала обувная коробка, внутри которой находилась пара чудесных ярко-красных пляжных сандалий. Рей их примерила — сандалии оказались точно по ноге, словно были сделаны специально для нее.
Сначала она хотела войти в дом, чтобы поблагодарить мать за подарок, но, решив, что сандалии существуют для того, чтобы их носить, отправилась на пляж. Она вбежала в воду прямо в сандалиях, а потом прошла в них не менее двух миль. В общем, домой она вернулась лишь к обеду. На заднем дворе, у колонки с водой, Рей сполоснула сандалии. Она остановилась возле пышного апельсинового дерева, покрытого белыми цветами. Кэролин сидела на крыльце и тяжело дышала, совсем как тогда, во время поездки на автобусе, когда она попросила водителя остановиться. Отец стоял на кухне и смотрел на нее через окно:
— Если ты так несчастна, то почему бы тебе не уехать?
Небо было синим, как чернила. Рей облизнула губы и почувствовала во рту вкус соли. Налетел ветерок, и юбка Кэролин поднялась, как хвост воздушного змея. В тот миг Рей больше всего на свете хотелось, чтобы у матери хватило мужества забрать ее, сесть в автобус и уехать.
— А если ты решила остаться, — сказал отец, — то будь добра, прекрати свои вечные жалобы. Я больше не хочу их слышать. Лучше помолчи.
Прячась в тени дома, Рей сжалась в комок, стараясь не дышать. Она ждала, что вот сейчас Кэролин ее окликнет, и она встанет, подойдет к матери, та возьмет ее за руку, и они вместе побегут прочь отсюда через белые дюны. И будут бежать до тех пор, пока не окажутся в центре города.
Но Кэролин ее не окликнула. Она постояла на крыльце, затем повернулась и вошла в дом, захлопнув за собой дверь. Рей уже знала, как это бывает, когда человек сдается. Она стояла в саду, чувствуя, что ее предали. Немного погодя, когда Рей вошла в дом, Кэролин как ни в чем не бывало сидела за столом, а отец разводил огонь в камине, чтобы в доме стало хоть немного теплее. Пока они ели консервированный суп и сэндвичи с тунцом, Рей слышала, как по дюнам ползают песчаные крабы. Когда в камине громко затрещало одно из поленьев, Рей заметила, что Кэролин вздрогнула. Именно тогда Рей решила, что больше никогда не станет доверять матери: она никогда не сможет любить женщину, которая даже боится сказать мужу, что топить камин нельзя, потому что на трубе находится совиное гнездо, сложенное из морской травы и соломы.
Все лето Рей сторонилась родителей, даже когда отца не было дома. Красные сандалии она спрятала подальше в шкаф. Когда в конце августа они покидали Веллфлит, сандалии так и остались в шкафу. Рей было радостно сознавать, что, если на следующий год они снимут тот же дом, сандалии будут ей уже малы.
Сидя возле бассейна в ожидании Джессапа, Рей уснула. Ей снился дом в Веллфлите и Кэролин на крыльце. Стояла ночь, и небо было совсем черным. Мать начала медленно растворяться в соленом воздухе, пока от нее не осталось ничего, кроме белого порошка. Когда Рей проснулась, было уже пять часов и на ее щеке четко отпечатался след от спинки стула. Полную тишину нарушали только легкие порывы ветра и звон металлических колокольчиков на соседнем балконе.
Двери всех гостиничных номеров на втором этаже выходили в голубой коридор, окна смотрели на бассейн. Примерно через час Джессап вернулся в гостиницу, но не стал смотреть в окно. Прихватив бутылку текилы, он, войдя в комнату, тут же опустил шторы и пошел в ванную комнату. Когда Рей постучала в его дверь, он лежал в прохладной воде, свесив ноги через край ванны. Потягивая текилу из чашки в стиле «дикси», он размышлял о том, почему, перетащив несколько ящиков со звуковой аппаратурой, чувствует себя как древний старец. Услышав стук в дверь, Джессап решил не обращать на него внимания. Сегодня дополнительная плата ему не нужна и работать сверхурочно он не станет. Прижавшись головой к прохладной керамической плитке, он слушал, как по трубам побежала вода, когда в соседнем номере кто-то включил душ.
Чем дольше Рей торчала на солнце, тем больше ей хотелось расплакаться. Она обещала себе, что будет держаться спокойно. Она сотню раз проиграла в голове эту ситуацию и решила, что будет говорить с Джессапом спокойно и рассудительно. Но вести себя спокойно и рассудительно уже не получалось. Джессап, несомненно, был в номере, поскольку портье заверил ее, что он забрал ключ, и Рей снова заколотила в дверь. Наконец на пороге возник Джессап, весь мокрый, с полотенцем вокруг бедер. Рей прошла мимо него и опустилась в обитое твидом кресло. Комната была такой крохотной, что Рей могла бы, не слезая с кресла, положить ноги на кровать, что и сделала. Сбросив туфли прямо на чистое покрывало, она снизу вверх взглянула на Джессапа. Тот закрыл дверь, сразу оказавшись в ловушке. Пройти в комнату он не мог — мешали ноги Рей, через которые можно было разве что перепрыгнуть. Кроме того, на нем не было никакой одежды, что давало Рей еще одно преимущество.
Джессап сел на кровать и погладил Рей по ноге:
— Надо же, кто к нам пожаловал!
— Можешь поверить, это я, — ответила Рей.
В комнате гудел кондиционер. Им было плохо слышно друг друга, а кричать не хотелось. Рей машинально отметила про себя, что Джессап стал лучше выглядеть — во всяком случае, не похудел.
— Наверное, давно нужно было тебе все объяснить, — заявил Джессап. — Сейчас могу сказать только одно: у меня что-то вроде кризиса.
Оба рассмеялись, но Рей смеялась как-то уж слишком долго. И, не в силах с собой справиться, расплакалась.
— Перестань, Рей, — попросил Джессап. — Ну, пожалуйста.
— Черт бы тебя побрал! — воскликнула Рей.
— Согласен, — сказал Джессап, печально покачав головой.
Пока Джессап одевался, Рей приняла душ. Много раз она репетировала про себя, как скажет Джессапу о своей беременности, но теперь ее вдруг одолели сомнения. Она совсем не изменилась. Вдруг это вовсе не беременность? Когда Рей вышла из душа и стала одеваться, из одежды посыпался песок, который сразу прилип к влажной коже. Ей стало страшно. А вдруг внутри ее растет какое-нибудь чудовище из плоти и крови, монстр, а не человек? Вдруг ее ждет наказание: ведь бывает же такое — у кого-то случается выкидыш, кто-то умирает при родах и лежит, накрытый кровавой простыней, кого-то бросает любовник, узнав, что его подружка беременна.
В тот вечер они обедали не в номере. Заказав гамбургеры, слушали музыкальный автомат и старались делать вид, что ничего не произошло. Когда они ехали в гостиницу, внезапно налетел ветер. Песок залепил
