Просто меня поразило столь точное совпадение. Имя той женщины и то, что ее дочь звали, как и вас, Дженни. Это не могло не заинтриговать меня.
— Наоборот, я вам крайне признательна за письмо.
— Уверяю вас, дело не только в совпадении имен. Вообще, если бы речь шла о ком-нибудь другом, я бы и не вспомнила, но… видите ли, у меня всегда было чувство, что моя квартирантка Сара Армитедж что- то скрывает… или от кого-то скрывается.
— Что вас натолкнуло на эту мысль?
— Ну… Во-первых, она никогда не рассказывала о себе в отличие от всех прочих жильцов. Я пыталась неоднократно вызвать ее на откровенность, но тщетно. Сара относилась к той категории людей, которые обладают способностью, отвечая на вопросы, не сообщать никакой информации. Она отвечала на все удивительно уклончиво, ни о чем нельзя было догадаться.
— Но ведь она в конце концов рассказала вам о том, что у нее есть дочь по имени Дженни.
— М-м… И да, и нет.
Увидев на моем лице крайнее недоумение, она порозовела.
— Видите ли, мисс, дело было так. Однажды, убирая у нее в комнате, я наткнулась на фотографию ребенка. Перевернув ее, я прочитала на оборотной стороне: «Моя дочь Дженни. 1944 год». Вдруг в комнату вошла Сара и застала меня за этим занятием. Вы бы видели, каким гневом у нее полыхнули глаза, мисс! Впрочем, она быстро успокоилась и извинилась передо мной за несдержанность, а потом сказала, что на фотографии действительно изображена ее дочь, которую она после гибели мужа оставила на попечение каких-то своих друзей.
При этих словах я сильно взволновалась и даже почувствовала головокружение.
— Продолжайте, — быстро сказала я.
— Она еще сказала, что теперь жалеет о своем поступке, но обратной дороги нет. Муж ее убит в Бирме, всех родственников унесла война. Она понимает, что не в силах обеспечить своему ребенку достойный уровень жизни, к какому тот уже привык у своих состоятельных приемных родителей.
Взглянув на свои руки, я увидела, как сильно они дрожат. Неудивительно, ведь мой отец погиб как раз в Бирме.
— Вы не знаете случайно, она устроила так, что ее дочь была официально принята в семью других людей?
— Не могу сказать. Она сообщила только, что оставила дочь на попечение друзей.
— А не назвала ли она вам имен этих людей?
— Нет. Сказала только, что они живут в Лондоне.
— Может, вам еще что-нибудь запомнилось в связи с этим, миссис Оливер?
— О Саре Армитедж я могу рассказать вам очень немного, мисс. Она была скрытной девушкой, о чем я уже упоминала. Она и о дочери своей никогда не рассказала бы, если бы я случайно не наткнулась на фотокарточку.
— Она где-то работала?
— Да, в приемной у дантиста. Секретаршей. Но у меня, помню, было такое ощущение, что она привыкла к более сладкой жизни.
— Почему вам так казалось?
— Достаточно было взглянуть на ее одежду, мисс. Платья были поношенны, но, несомненно, очень дорогие.
И это сходилось. Лейла кое-что рассказала мне об отношениях матери с Аннелизой. Актриса заботилась о том, чтобы ее секретарша прилично выглядела. Иногда она одалживала ей наряды из собственного гардероба и давала после себя донашивать.
Но я не могла понять одного: каким образом матери удалось спастись из разбомбленного, пылающего здания отеля, да еще со всеми своими туалетами?
— Какая у нее была внешность? — спросила я.
Миссис Оливер сняла металлический чайник с огня и заварила чай.
— Что могу сказать, мисс? Сара Армитедж была очень привлекательной девушкой. Когда шла по улице, все мужчины оборачивались. Настоящая красавица.
— Вам не запомнился случайно цвет ее волос?
— Как же не запомнился? Запомнился! Роскошные серебристые волосы, как лунные лучи. Красивее волос я и не видела ни у кого. Синие глаза, такого, знаете, сочного оттенка. Гордость в лице, как у королевы. Остальные квартиранты считали ее заносчивой и за глаза называли их высочеством.
У моей матери были серебристые волосы и синие глаза, однако Лейла не находила ее заносчивой. Наоборот, по ее рассказам, моя мать была робкой, душевно очень уязвимой женщиной.
— Вы ведь недолюбливали ее, правда, миссис Оливер, — проговорила я. Это был не вопрос, а утверждение.
Тень смущения пробежала по лицу пожилой женщины. Чтобы скрыть неловкость и отвлечь мое внимание, она протянула мне чашку и стала с особой старательностью наливать в нее дымящийся янтарный напиток.
— Что ж, мисс… Если выражаться более точно, мы все не до конца понимали ее. В основном, конечно, из-за ее скрытности. Она была на редкость необщительным человеком и, похоже, совсем не имела друзей. К ней даже письма не приходили. Но после того, как я услышала ее рассказ о ребенке, я решила, что это несчастье, возможно, и сделало ее такой сдержанной. Я всегда говорила своему старику, что у этой женщины какая-то тяжесть на душе, словно она о чем-то тоскует. Вероятнее всего, это было вызвано гибелью мужа и тем, что она рассталась со своей дочерью.
— Она долго у вас жила?
— Около полугода. После того случая, когда она застала меня за рассматриванием фотографий, она почти сразу же съехала.
— Значит, там были еще какие-то снимки?
— Кажется, на второй карточке был изображен ее муж. Впрочем, у меня не было достаточно времени, чтобы хорошо рассмотреть. Она вошла в комнату и…
— А куда она от вас уехала?
— Не знаю. Я спрашивала ее, но она ответила, как всегда, уклончиво. Я чувствовала, что она не желает со мной откровенничать.
Я упала духом.
— Хотя… погодите, — продолжала миссис Оливер, — возможно, она до сих пор живет в Ирландии.
— В Ирландии?! С чего вы взяли, что она живет в Ирландии?
Миссис Оливер неторопливо прихлебывала свой чай, давая мне тем самым понять, что привыкла к спокойному течению разговора.
— Спустя примерно год после того, как мы с нею расстались, я была на приеме у того дантиста, где она раньше работала, и новая секретарша сказала мне, что Сара Армитедж вышла замуж за какого-то фермера и уехала жить в Ирландию. Должна признаться, это сообщение весьма удивило меня, так как, по моему разумению, Сара Армитедж вовсе не похожа на тех женщин, которые становятся женами фермеров.
— А вам не называли случайно имени этого человека?
К моему искреннему удивлению, она кивнула.
— Секретарша сказала, что его зовут О'Мара. Это имя почему-то застряло у меня в памяти на всю жизнь. Шон О'Мара, так его звали.
Я достала из сумочки единственную имевшуюся у меня фотографию матери и протянула ее миссис Оливер. Снимок был старым и поблекшим.
С минуту она молча вглядывалась в лицо симпатичной девушки с белокурыми локонами до плеч и наконец проговорила:
— Не могу поручиться, что это была именно она. Прошло уже больше двадцати лет, к тому же фотография совсем ветхая… Но я бы сказала, что моя квартирантка и изображенная здесь девушка могут оказаться одним и тем же лицом.
