не отказывался подавать мячи на биту Дэнни до темноты или до тех пор, пока за кем-нибудь из них не приходила мать.
Просто они перестали быть друзьями, вот и все. Дэнни не знал, что так бывает, однако же это произошло. Наверное, с ним что-то не так, ему бы думать о девчонках и о поступлении в Корнелльский или Колумбийский университет, куда он подал заявления. Ему бы готовиться к выпускному вечеру, который должен состояться в июне, и переживать из-за того, что его лучший друг ушел от него, не сказав ни слова. Однако же все это его не беспокоило. Он думал о бейсболе, об июльских деньках и о том, как отдается в ладонях удар биты, когда отбиваешь крученый мяч.
Когда ему надоело бросать снежки, не оставалось ничего иного, как пойти домой. Вошел он через боковую дверь, чтобы не нанести снега на ковер в гостиной, поцеловал мать и сказал ей, что рулет, который она недавно поставила в духовку, пахнет божественно. Она даже не спросила, как дела в школе и много ли уроков задано, дела у него всегда шли отлично, а с уроками он справлялся без напоминаний. На него можно было положиться, и все это знали. Как первому ученику класса, ему доверили произнести прощальную речь на выпускном, ему были открыты двери любого университета, в который он захотел бы поступить. По субботам он работал научным ассистентом у доктора Меррика из университета штата Нью-Йорк, участвовал в исследовании влияния витамина С и конопли на рост и агрессивность. Он до сих пор каждую субботу садился на шоссе на автобус и ехал на биологический факультет, но больше не скармливал марихуану хомячкам. Им он давал душицу, прихваченную из дома, подделывал результаты наблюдений, а марихуану забирал себе.
Ему никогда не пришло бы в голову попробовать покурить ее, и он так и продолжал бы послушно кормить ею хомячков, если бы не подслушал случайно разговор двух студентов-дипломников. Они просто шутили: дескать, многие люди продали бы душу, лишь бы покурить то, что достается хомячкам на халяву. Дэнни стащил у одного из них сигарету и, закрывшись в туалете, мял ее в пальцах до тех пор, пока не вылущил весь табак. Перед уходом он набил бумажную гильзу марихуаной и выкурил ее на углу, пока ждал автобус. С тех пор он никогда больше не переводил марихуану на хомячков.
Поздоровавшись с матерью и повесив куртку, Дэнни захватил с кухни пакет шоколадного печенья и отправился к себе в комнату. Он был совершенно уверен, что никто на Кедровой улице понятия не имеет о том, что такое марихуана, однако все-таки приоткрыл окно на тот случай, если мать неожиданно заглянет к нему в комнату, она решит, что он курит сигареты, и расстроится.
Растянувшись на кровати, Дэнни закурил и принялся думать о бейсболе. Голова работала четко и ясно. Он прислушался: мать на кухне гремела посудой, готовя ужин, к которому отец, как всегда, опоздает, в ванной журчала вода — сестра мыла голову. Люди воображают, будто знают других, но что они знают на самом деле, подумалось Дэнни. Он затушил окурок и положил его в пепельницу, которую прятал в шкафу, потом включил радиочасы и уставился на помаргивающий индикатор. У него больше не было ничего общего с окружающими, и он не понимал почему. Он любил Эйса, но едва стоило Эйсу заговорить, как хотелось немедленно съездить ему по морде.
От музыки разболелась голова. Дэнни выключил радио и принялся слушать шум машин на шоссе. Его бесило от мысли, что все они проезжают мимо, и все же он не в силах был прекратить прислушиваться. Он засыпал под этот шум и просыпался под него, и подозревал, что, если не будет осторожен, под него и сойдет с ума.
Заставив себя встать с постели и переодеться в чистую рубашку, он отправился в ванную — умыться перед ужином. Там все еще торчала Рикки, с полиэтиленовым пакетом на голове, она сидела на краю ванны и читала журнал.
— Фу, — скривился Дэнни.
— Ты что-то имеешь против? — надменно осведомилась она. — Я делаю маску для волос.
Дэнни ничего не ответил и, подойдя к раковине, стал мыть руки и лицо. Вода жалила его, как будто в каждой капле скрывалось по пчеле.
— Ты не замечаешь ничего странного? — спросил Дэнни и потянулся за полотенцем.
— Что, например? — вскинула брови сестра.
Дэнни закрыл дверь ванной и присел на столешницу.
— Например, что папы никогда не бывает дома.
— У него годовой отчет на носу, — пожала плечами Рикки.
Интересно, подумал Дэнни, она на самом деле такая идиотка или притворяется?
— Ладно, — согласился он, — А что ты скажешь про Эйса Маккарти?
Рикки сняла с головы пакет и запустила пальцы в покрытые вязкой кашицей волосы. Она покосилась на зеркало и поднялась, чтобы лучше себя видеть. Его сестра могла бы стать по-настоящему хорошенькой, если бы только избавилась от своих веснушек, она запудривала их, пока не начинало казаться, что она сходит с ума и лицо растворяется в зеркале.
— Понятия не имею, о чем ты, — сообщила Рикки брату.
Они с Эйсом встречались каждый вечер, когда он выводил своего пса на прогулку. У него никогда не будет того, что она считала обязательными жизненными достижениями, но без него Рикки не могла. Ее пугали молчаливость Эйса и то, как жарко и часто билось у нее сердце, когда они были вдвоем. Но больше всего ее пугал его пес. Он трусил слишком близко за ними, когда они прогуливались вдоль шоссе, он покусывал Рикки за пятки и издавал странные звуки — не то рычал, не то пытался что-то сказать. Эйс был немногословен, но стоило им отойти подальше от дома, как он набрасывался на нее и они принимались целоваться так исступленно, что Рикки казалось — они никогда не смогут оторваться друг от друга. И каждый раз Эйс не давал им зайти слишком далеко, он отстранялся и свистом подзывал щенка, а на обратном пути уходил вперед, так что Рикки приходилось нагонять его бегом.
— Кому ты это рассказываешь? — спросил Дэнни, — Я вас видел.
Рикки пустила в ванну струю воды и взяла шампунь.
— Не лезь не в свое дело.
— Ужинать! — крикнула из кухни мать.
— Ладно, глупышка, — сказал Дэнни сестре, — Но ты делаешь огромную ошибку. Эйс тебе не пара.
Рикки вскинула на брата глаза.
— Мне казалось, вы с ним дружили.
— Дружили, — негромко произнес Дэнни. — Именно что дружили.
В чистенькой белой рубашке и голубых джинсах Дэнни выглядел в точности так же, как в свои десять лет. Ему никогда не приходилось напоминать, чтобы он вынес мусор, и на него всегда можно было положиться. Но поговорить с ним не удавалось — он немедленно словно бы ускользал за какую-то стеклянную стену. Рикки сунула голову под струю воды и принялась намыливать. Она не хотела, что брат докучал ей вопросами, поэтому и сама не стала спрашивать, что случилось у них с Эйсом.
Дэнни привык к тому, что он самый умный, но он знал не все. К примеру, он понятия не имел о том, что в новогоднюю ночь Рикки с Эйсом договорились перейти от поцелуев к чему-то намного более серьезному, или о том, что это Рикки предложила оставить свое окно незапертым. Может, он и разбирался в биологии с математикой, но уж точно не подозревал, что Рикки намеревалась надеть розовую атласную пижаму, от которой Эйс, когда он наконец влезет в ее окно, потеряет голову. Как и о том, что сам Дэнни, притулившись на туалетном столике в ванной, выглядит ужасно одиноким. Как он вообще это выносит? Становилось страшно: а вдруг одиночество может быть заразно? — и, несмотря на жалость к нему, хотелось отойти подальше.
Праздник устроили в доме у Вайнманов, как и собирались, несмотря на исчезновение Донны. Празднику быть, решили они, и не только потому, что Мэри Маккарти уже испекла два пирога с банановым кремом, Эллен Хеннесси сделала чизкейк, а Линн Вайнман освоила приготовление шипучки из терновки. Они приняли такое решение, потому что предстояла последняя ночь десятилетия и другого шанса встретить наступление шестидесятых им уже не выпадет. Им необходимо было надеть серьги и туфли на высоких каблуках, убедиться, что их мужья все еще выглядят очень неплохо в костюмах с галстуками и что они чувствуют себя по-прежнему надежно в кольце сильных рук, танцуя медленные танцы в обустроенном подвале Вайнманов.
Нора Силк изо всех сил старалась сделать так, чтобы в ее доме тоже был праздник. Она надела
