нащупал рукоятку кинжала. Отмахиваться от подарков вайделотки, сидя в яме, было бы неудобно.
— Я пришел к тебе с миром, — сказал Дилинг.
— А я тебя не звала, — проскрипела старуха. — Ты осмеливаешься тревожить меня во второй раз.
Вместе со звуком ее голоса Дилинг услышал тихий шорох и вдруг увидел, что края ямы осыпаются. Он бросился наверх, но песок под ним рыхло проваливался и оползал. На мгновение он вспомнил, как в детстве точно так же не давал выползти из лунки блестящему зеленому жуку. Тот карабкался, суча ножками, а Дилинг все подгребал и подгребал ему песок.
И Дилинга, ходившего в одиночку и на медведя, и на тура, дравшегося и с ляхами, и с русами, и с татарами, охватил непривычный панический страх. Он судорожно и бестолково барахтался в песке, как жук, оставаясь на одном месте, сознавая, что яма становится все меньше, а его ногам все труднее двигаться от тяжести навалившейся песчаной массы.
Когда он выдохся, а мышцы свело от бесплодных усилий, песок перестал сползать в яму. Дилинг выбрался и упал на ее краю.
Вайделотки не было. Восток алел, сливая лес и дюны в сплошную тень на своей груди. Море безмятежно спало. Было безветренно и тихо. Только очень высоко в небе черным треугольником парил проголодавшийся орел. Неподалеку от Дилинга выползла на сухую корягу большая серая эстурейта.[59] Она насмешливо смотрела на витинга и дразнилась тонким языком. Дилинг бросил в нее пригоршню песка, и ящерица исчезла, как вайделотка, — в никуда.
Дилинг привстал, чувствуя, как еще дрожат от перенапряжения мускулы, и осмотрел место, где только что стояла колдунья. Не осталось даже намека на то, что она была. Песок гладко зализан ветром, а из редко торчавших в нем сизо-зеленых жестких былинок ни одна не изломана. Можно было подумать, что старуха приснилась Дилингу. Но песок в безветрие сам по себе не двигается, тем более со всех сторон одновременно. Во сне ли, наяву, но вайделотка была и хотела убить его. А хотела ли? Если б ей действительно это было нужно, то Дилинг уже был бы похоронен в яме. Значит, решила напугать. Зачем?
И вдруг сама эта тишина, штиль, отсутствие птичьих голосов — все показалось Дилингу неспроста. За безмятежностью таилась угроза. Дилинг поднял голову и посмотрел на орла. Тот опустился совсем низко, можно было разглядеть когтистые лапы. Круги его становились все уже, но целил он не в Дилинга, добыча орла была где-то рядом. Дилинг вскочил и побежал к лошади.
Сначала он не понял, что это такое. Вместо сверяписа на земле под деревом лежала бесформенная, шевелящаяся, как змеиный клубок, груда. Из нее вверх, вслед за уздечкой, скаля зубы, вздымалась полуобглоданная лошадиная голова. Невольно замедлив шаги и подавляя растущее отвращение, Дилинг подошел ближе.
Лоснящиеся слизью жирные угри сплошь покрывали тушу сверяписа. Дилинг до этого видел их только в реках и даже не подозревал, что угри, как змеи, могут ползать по земле. Они извивались, они ползали по раздувшимся бокам коня, вгрызались в них так, что снаружи оставались только концы хвостов. Они высовывали из дыр тупые мышиные морды с тем, чтобы снова скрыться во внутренностях. Угри деловито сновали и в траве вокруг. Они пировали.
И Дилинг понял — то же могло случиться и с ним. Он наломал сосновых веток, собрал хворост и забросал этим лошадь.
Угри, когда их касалась хвоя, ежились и гибко вздрагивали, но от добычи это их не отваживало. Угрей становилось все больше. Они ползли от залива, торопливо ныряли в хрусткую кучу и шуршали там.
Хвоя загорелась весело, с треском. Дилинг ушел, даже не сняв со сверяписа дорогой ляшской сбруи.
Глава 2
Виндия сама не знала, что ее так разозлило, — то ли этот настойчивый варм, то ли его назойливость, но она рассвирепела так, что готова была растерзать его на куски. Только в последний момент, когда удар готов был обрушиться, в то мгновение, когда его нельзя было остановить без риска для самой себя, она отвела волну злобы в сторону, направив на лошадь. Бедное животное даже не успело всхрапнуть. Внутренности его взорвались, и оно превратилось в подобие медузы в конской шкуре. Этот же взрыв, звук которого не слышим земными тварями, разбудил и угрей, живущих в прибрежных водах. Чуткие пожиратели падали, как всегда, готовы были услужить хозяйке.
Виндия не хотела убивать человека. Она не любила этого делать. В тот единственный раз, когда ей пришлось утопить троих рыбаков, они сами оказались виноваты, соблазнившись вышедшей из воды голой женщиной. Варма Виндия хотела только напугать, чтобы наглый витинг на собственной шкуре испытал ее силу. Поэтому убийства лошади ей показалось мало, и она послала на него песок. «Теперь он надолго, а может, и навсегда, забудет дорогу сюда», — думала Виндия. Может, теперь ему не захочется посягать на то, что она считала своей собственностью.
Здесь Виндия поймала себя на том, что самая эта мысль, это чувство — она считает юного воина, человека, своим — не кажется ей странным. Она — владычица Черного берега, великая вайделотка, причастная к тайному знанию, презревшая покровительство богов и суетное почитание людского рода, повелительница водных, земных и небесных носейлов, она пала настолько, что готова была, как волчица, сражаться за животную страсть, поддавшись мелочной и смехотворной ревности. И это теперь не смущало ее.
Она взошла на самую высокую из дюн, посмотрела на льнувшие к ее ногам берега, на склонившие перед ней мохнатые гривы вековые сосны, на семерых орлов, выстроившихся в полете звездой, и громко, как в юности, рассмеялась.
И тюлени, изумленные переменой в ней, испуганно попрятали круглые головы в воду. И рыси сжались в комок среди дубовых ветвей, нервно подергивая короткими хвостами. И барстуки,[60] разом бросив свои работы, брызнули по норам, торопливо приваливая изнутри входы камнями.
Никто на Черном берегу никогда не слышал смеха Виндии и не знал, чего от него ждать.
Глава 3
Милдена еще издали заметила, что Дилинг возвращается на другой лошади. Один. Она быстро разгребла плошкой зерно и высыпала в жернов. Стала молоть. Когда Дилинг подъехал, она улыбнулась ему. Он, не глядя на нее, спешился и прошел в хижину.
Это место на берегу залива Халибо, окруженное со всех сторон болотом, почему-то называемым самбами Конским, Дилинг выбрал сам, хотя Крива и предлагал ему вернуться в Вармию. Вдвоем с Милденой они быстро соорудили простую глиняную хижину, благо тростник для обвязки стен и кровли был в двух шагах. Но Дилингу этого показалось мало, и он целыми днями пропадал в лесу, заготавливая бревна для деревянного дома.
Отсюда, с крутого откоса над заливом, хорошо были видны берега их родины — Вармии, но сюда же, в самое сердце Страны Воинов, никто ни из их рода, ни из родственников Рендала не смел сунуться. Впрочем, и самбы, хотя большое их городище Шоневик[61] было совсем рядом, за болотом, тоже здесь не появлялись. Слишком сложен был путь через топи, обладавшие стойкой славой прибежища многих маркопетов. И хотя Милдена вздрагивала при одном только упоминании об отвратительных служителях Пикола, с Дилингом она не боялась даже земляных людей. Испугаться ей пришлось только однажды, на днях, когда Дилинг заявил, что поедет к курам, поищет Торопа. Его тревожило, что до сих пор о рутене ничего не было слышно, хотя — Дилинг был убежден — тот остался жив. И Милдена испугалась. Причем не столько того, что останется одна, сколько за самого Дилинга.
